Его дела с недвижимостью идут так хорошо, что это развязывает ему руки и дает еще большую свободу действий. Он покидает тесное эмигрантское сообщество в Лос-Анджелесе и переезжает южнее, на Золотой Берег. Где он может воссоздать себя заново, уже как Ники Вэйл.

Дэзик меняет имя и фамилию. Дэзик Валешин — и не выговоришь. Нелепо выглядит на финансовых документах. И клиентам трудно запоминать, когда имеется хороший проект и надо обзвонить по телефону возможных инвесторов.

Звоните мне, говорит Дэзик.

И зовите меня просто Ники.

Это еще одно нарушение их кодекса, но Ники говорит, что не выходит из организации, что он просто обживается здесь, натурализуется, переносит дела на золотоносное побережье. Поближе к деньгам. Туда, где есть нетронутая территория, целина, и можно развернуться. Где, подумать только, люди разыгрывают в лотерею право построить дом в новом комплексе.

Спешить не вредно, вспоминает Ники.

И он скупает участки и возводит дома.

Без удержу берет кредиты, но какая разница?

Все равно рынок растет куда быстрее, чем долг.

И Ники процветает.

Новый дом, новая одежда, новый стиль, новая личность.

Ники Вэйл — делец на рынке недвижимости.

Еще одно нарушение законов организации — ведь черным по белому сказано, что делать деньги законным путем недопустимо, разве не так? Ясное и определенное «нет». Исключено. И некоторые из подручных Дэзика ворчат по поводу этого нарушения. Он велит им заткнуться: делаешь деньги и молчи, будь счастлив уже этим. Лернер видит, чем он занимается, и спешит к Шакалину донести на Дэзика, сообщить Старику, что Дэзик заделался американцем и плевать хотел на Воровской закон.

Шакалин соглашается с ним.

Слишком уж он ослабил вожжи.

Два Креста могут развалиться на части, рухнуть, подобно Советскому Союзу.

Пора устроить показательный суд над Ники Вэйлом.

Он сидит, привязанный ремнями к деревянному стулу.

Перед ним полукругом расселась вся правящая верхушка: бригадиры, воровские авторитеты, сам Натан Шакалин и его бойцы, один из которых держит в руке пистолет-автомат с глушителем, другой же поигрывает циркулярной пилой.

При одном взгляде на пилу Ники чувствует, как низ живота сводит судорога.

Лернер, поднявшись, перечисляет все прегрешения Ники против Закона: Ники занимается запрещенной деятельностью, он утаивает доходы от организации. Короче, Ники Вэйл нарушил клятву, данную братьям.

Он преступил Воровской закон.

Но Ники держится молодцом. Он ссылается на продажность рынка недвижимости — негодные материалы, из-за чего приходится подмасливать инспекторов, грабительские налоги, поджоги, жертвой которых он становился. В общем, адские условия бизнеса. Что же касается невыплаты доли, Ники готов возместить ущерб. Вышла заминка с бухгалтерией, как только счета приведут в порядок, он выплатит положенное.

— Может, — говорит Лернер, — ты не в силах платить, потому что слишком много посылаешь своей крыше в КГБ?

— Что?

— То самое, майор Валешин!

Вот это да!

Ники несколько меняется в лице.

Как будто уже слышит повизгивание пилы.

«Рубка фарша» — штука малоприятная. Сначала жертве обрезают кисти рук, потом руки, стопы, потом ноги, потом гениталии, хотя к тому времени человек, скорее всего, уже мертв, а затем отрезают и голову, так сказать, для эстетической завершенности.

— Ведь ты теперь у нас майор, верно? — продолжает Лернер. — Наши поздравления! Мазелтоф! Наши братья в КГБ сообщили нам о твоем новом чине.

Лернер требует смертной казни.

И тут с места встает Шакалин.

Встав против Ники, он говорит:

— Несколько лет назад ты поклялся в верности Двум Крестам. Два Креста защищали тебя, они вскормили тебя, превратив из ничтожного зэка в богача, одарив тебя деньгами, о которых ты и мечтать не смел. Ты приехал сюда в полном дерьме, а теперь ты состоятельный человек.

И как же ты нас отблагодарил?

Ты нас обманываешь. Отворачиваешься от нас. Плюешь на наши традиции и законы. Ты поставил себя выше Двух Крестов. Как же — ведь теперь ты Ники Вэйл!

А вдобавок мы узнаем, что ты еще и предатель. Стукач.

И он плюет в лицо Ники.

Не оборачиваясь к сходу, он просит вынести приговор.

Виновен.

Чему удивляться, думает Ники, если уж пилу притащили?

Господи, как же он взмок, пот рекой струится по спине. Шакалин спрашивает у схода, какую меру наказания следует назначит виновному.

Казнь, казнь, казнь — другого мнения нет.

Казнь через расчленение.

— Я утверждаю приговор и меру наказания, — говорит Шакалин, не сводя глаз с лица Ники. — Гореть тебе в аду, Дэзик Валешин.

И бросает через плечо своему бойцу:

— Приведи приговор в исполнение.

Лев возносит инструмент из магазина «Домашний мастер» («Всего 95 долларов, только на этой неделе!») и проводит им по шакалинской шее. Голова пахана катится на пол как раз в тот момент, когда Даня выпускает три очереди в лицо Тива Лернера. Он же держит под прицелом остальных, снимая ремни с Ники.

Лев подносит пилу к одному из бригадиров, а Ники говорит:

— Кто за то, чтобы паханом стал я, прошу поднять руки.

Единогласно.

— Мы теперь в Америке, — втолковывает Дэзик, когда собравшиеся перестают с перепугу писать в штаны. — И не где-нибудь, а в Калифорнии, а здесь жизнь совсем другая. Не такая, как в России или на Брайтон-Бич. Поглядите вокруг, и вы увидите солнце. Ощутите его тепло. Потом посмотрите на голову Натана Шакалина на полу. Осознайте, люди добрые, что недвижимость — это ваш великий шанс. Нарушаем Закон? Верно. Но ведь смысл Закона в том, чтобы делать деньги, да?

Да.

А про связь с КГБ — это ерунда, да и так ли это важно? К дьяволу КГБ. На случай, если вы еще не знаете: Советского Союза больше не существует. Холодная война окончена. Они нам больше не враги, потому что вышли из игры.

И, кажется, это действительно так. Ники проверил это самолично. Перестал слать деньги Карпотцеву. Отвечать на его послания. Писать ему сам. Полностью исчез с экранов радаров.

И что произошло?

Да ничего. Ровным счетом ничего.

Хваленый КГБ теперь бессилен.

В мире теперь установлен новый порядок.

— Со мной и во мне вы все рождаетесь заново, — говорит Ники под жужжание пилы, которой Лев режет тело Лернера на удобные для мусорного бака куски. Ники ораторствует. И упивается собой. Этот пижон изображает Аль Пачино в «Крестном отце». — Я остаюсь паханом на срок в семь лет, по истечении которого каждый бригадир сможет отделиться и основать независимую организацию. Отпущенное мне время я потрачу на то, чтобы полностью легализовать мой бизнес. Вам я рекомендую сделать то же самое, но дело ваше.