Вова пришел и говорит: «Давай следующий, пока я добрый!» Вася схватил меня за руку, я его руку стряхнул и на деревянных ногах пошел в спальню. И азарт, и страх – а ну как не выйдет у меня ничего, засмеет же, зараза!

Вхожу. Она голая лежит, руки раскинула. Свечка горит. У меня в голове померкло, стал у кровати, что делать не знаю, и дрожь бьет. Она поняла, говорит: «Ты что, мальчик еще?», и что-то бормочет, вроде успокаивает. И тянет к себе. И начинает раздевать, осторожно так. Знаешь, я до сих пор ей благодарен…

Вася идти наверх отказался. Мы так и уснули внизу на диване, а ночью нас разбудил крик. Наверху была драка. Вова орал, что-то падало, а потом Машка страшно закричала, раз, другой… И наступила тишина. Вася рванулся наверх, я его в охапку и к двери! А с ним истерика – Машку спасать, человек пропадает! Почему я рванул оттуда? Не знаю! Испугался все-таки, пацан еще был. До сих пор, веришь, на сердце тяжесть, а вдруг могли ее спасти? А он за меня цепляется, плачет…

Одним словом, вернулись мы. Обошли дом со стороны сада, я на дерево влез, в окно заглянул. Увидел Вову, он спиной к окну стоял, и Машку на полу, лицо в крови и не шевелится. Я с дерева слетел, за Васю – и ходу…

Больше я никого из них не видел. В ноябре пошел туда, листья желтые кругом, дача пустая стоит, провалами окон светит. И калитка незапертая скрипит. И такое чувство меня охватило – тоска, муторно, веришь, будто смотрит на меня кто-то… не человек, а… не знаю, кто или что. Походил я вокруг дома, зашел в малинник, и как что-то торкнуло – разбросал ногами листья, а под ними свежая земля! Не твердая, как везде, а вскопанная. И дерном прикрытая. Меня как обухом по голове! Машка! Убил ее и закопал Вова, потому и пропал. И чувство гадостное накатило, а вдруг она еще жива была? Не спасли человека…

А Вася с тех пор вообще блаженный стал. Сказал мне как-то: «Ты свое искупил, такие мучения на войне принял, а я нет, мне еще долго идти…» – «Куда?» – спрашиваю. Он показал рукой наверх и ничего не сказал. Я и не понял вначале, а потом подумал, что он имел в виду гору, на которую Иисус шел с крестом, Голгофу…

Они шагали по тропе, Костарчук впереди, Шибаев – поотстав. Начальник лагеря выговаривался, рубил рукой воздух, и Шибаеву в какой-то момент показалось, что тот забыл о нем. Ветки цеплялись за одежду, упругие нитки паутины ловушками перегораживали тропу. Они натягивались, звеня, но эти двое были слишком большой добычей, не по зубам лесным паукам, и паутина печально рвалась, пропуская их.

Шибаев слушал и думал, что Костарчуку есть что терять. Об убийстве никто не знал, кроме Васи… Он повел взглядом – глухой лес вокруг, ни души, – и невольно сжал кулаки. Он мог заманить Васю на дачу и убить… Но зачем так сложно? Костарчук – жесткий, трезвый и умный человек, он мог бы устранить друга где угодно, да хоть бы здесь, в лесу. Он не стал бы убивать на даче, это просто глупо. А потом – ключ! У того имелся ключ.

Он был неприятен самому себе за подобные мысли, но, навидавшись в жизни всякого… да и весь его опыт говорил… Опыт его просто кричал сейчас – осторожнее! Интуиция?

– Чего молчишь? – вдруг спросил Костарчук. – Вопросов больше нет? Тогда спрошу я. Ты копал это дело несколько недель. Если бы не убийство, ты бы не узнал про Васю. Так?

– Узнал бы. Я еще до убийства собирался поговорить с участковым, на всякий случай, вы бы и выплыли. Потом присмотрелся бы к вам…

– Понятно. Ну, а до того удалось что-нибудь нарыть? Мысли какие-то возникали?

– Возникали.

Шибаев заколебался, говорить ли, потом решился – была не была! Торкнуло невнятное чувство, что нужно сказать.

– Понимаешь, дочка генерала Савенко как-то внезапно исчезла, слухи ходили, что вышла замуж за американца и уехала. Но как-то скоропостижно уехала – вчера еще был жених, однокурсник, а сегодня встретила американца и укатила, причем никто ничего толком не знает, она ни с кем не попрощалась, проводов не устраивала. Только слухи. Девятнадцатого августа компания гуляла на даче, костер жгла, а потом они разбежались, и никто ее с тех пор не видел. Документы из института забрала подружка. Я поговорил с ними, не со всеми, правда, крутят, врут, там какой-то клубок из зависти, ревности… Хотел с бывшим женихом встретиться, теперь не знаю.

– Почему?

– Меня уволили, так что я вроде как не при исполнении в данный момент. К тебе зашел просто так, по собственной инициативе, любопытство одолело – каким боком Вася Радлович к этой даче. Так что я вроде нарушителя конвенции. Самостийнык.

– Кто тебя уволил?

– Хозяйка дачи. Уезжает за границу… навсегда, ей уже не до этого.

– А зачем вообще начинала?

– Чтобы узнать имя женщины и похоронить ее по-людски.

– Понятно. Ты сообщишь… им?

– Не знаю. Думаешь, стоит?

– Думай сам. Чтобы похоронить по-людски, может, и стоит, – тяжело сказал Костарчук.

– Тебе ничего не грозит, потаскают да отстанут.

– И кто ж мне после этого доверит детей воспитывать?

Шибаев не ответил. Впереди внезапно открылся лагерь, и Александр с облегчением перевел дух. Он и не заметил, как они повернули обратно, и еще раз подумал, что лес громадный, и Костарчук прекрасно в нем ориентируется, и, если он убил, то зачем… на даче?

– Ты ж мент, хоть и бывший… говорят, бывших не бывает, ты ищейка, тебе ж все точки над «i» надо расставить, и плана по раскрываемости над тобой нет. Не работа, а хобби, – сказал вдруг Костарчук. – Вот и поговори с остальными. Может, еще чего выкопаешь. Знаешь, сколько грязи по углам? А заодно и этого гада найди, с дачи. А менты, сам знаешь, дел у них много, не успевают. Спасибо скажу, если убийцу найдешь.

– Поговорить можно, если он захочет со мной говорить. Это фигура известная в городе. Павел Кухар, будущий мэр. Его правая рука – Андрей Иванов, тоже на даче бывал, из их компании.

Костарчук присвистнул.

– Эка хватил! Не боишься?

– Боюсь, конечно. Кухар – человек серьезный, занятой, а тут я пристаю со своими дурными вопросами. Да и неактуально это… теперь.

– Как знаешь, – сказал Костарчук, и они распрощались.

Пройдя несколько шагов, Александр оглянулся. Начальник лагеря смотрел ему вслед. Шибаев вернулся.

– Тут такое дело… Вопрос. Наркотики у вас были?

– Не видел. У нас с Васей – точно нет, а у них – не знаю. Нет вроде. Вова не предлагал…

* * *

Вечером за ужином Шибаев сообщил Алику, что «скелетное» дело можно считать законченным. По большому счету.

– Как? – поразился адвокат. – И ты знаешь, кто она?

– Знаю. Я нашел свидетеля.

– Какого? – Алик сгорал от любопытства.

Шибаев смотрел загадочно, молчал. Алик не выдержал и закричал, тыча в него вилкой:

– Ну! Говори! Ши-Бон!