Леша ничего не ответил, даже голову к ней не повернул, только поморщился болезненно, так, будто ему стыдно было. Стыдно и ужасно неловко.

А Таня уже вошла в раж, почуяв в нем эту неловкость. И решила, что просто обязана сейчас одержать победу – пусть он оправдывается перед ней как хочет! Пусть сам скажет – прости, мол, Тань, дурак был… Как же ты могла подумать, что можешь быть мне противна, как тебе такое в голову пришло?!

Она долго и выразительно молчала, ждала Лешиной хоть какой-то реакции. Потом пустила в ход последний аргумент – спросила насмешливо, почти глумясь:

– Ты что, все еще ее любишь, что ли? Она обошлась с тобой как с половой тряпкой, а ты?!

И опять он ничего не ответил! Смотрел в окно, будто важное там что-то для себя видел! И что ей оставалось делать, криком кричать? Головой об стенку биться? Рыдать громко и безутешно? Так нельзя ни кричать, ни рыдать – детей разбудить можно…

– Ладно, я спать пошла… – произнесла она тихо, вставая со стула. – И ты долго не сиди, ложись. Я нам на диване постелила… А раскладушка сломалась, уж прости… Не на полу же тебе стелить, правда?!

Она долго в эту ночь не спала, прислушивалась, глядела в темный потолок. На кухне было тихо, будто и не было там Леши. Но ведь был, был… В том-то и дело, что был…

Под утро сон сморил ее, а ровно в семь прозвенел будильник. Встала с дивана, прошла на кухню, открыла дверь…

Леша сидел на своем месте, опустив голову. Казалось, он очень внимательно разглядывает свои ладони, сцепленные в замок. Так внимательно, что она выдохнула тоскливо. Поняла, что это конец. Как-то сразу поняла, можно было и не спрашивать ничего. Но все же спросила тихо:

– Ты что, так и не ложился, Леш?

Он поднял на нее виноватые глаза, проговорил хрипло:

– Тань, ты прости меня… Мне надо тебе сказать…

– Нет! Нет! Не говори ничего! – вырвалось у нее автоматически, будто уже и не управляла собой. – За что ты просишь у меня прощения, ты же не виноват ни в чем! Это я виновата, я! Я вчера закатила тебе дурацкую истерику, но… Я так не буду больше, правда, Леш! Обещаю тебе, что не буду! Я все сделаю, как ты скажешь, как ты решишь…

– Я люблю ее, Тань. Ты права. Прости меня, пожалуйста, – будто не слыша ее отчаянных восклицаний, проговорил он тихо. – Я люблю ее…

– Но как же, Леш! А как же я? А дети? Да я ж ради детей… Ты ж сам говорил, что я…

– Да, ты хорошая, Тань. Ты добрая. Ты замечательная. А я просто дурак, и нет мне прощения. Прости, Тань, но я ошибся, не получится у нас ничего… Прости, Тань, прости!

– Леш… Да ты не ошибся, Леш… Это ты сейчас можешь совершить ошибку, вернувшись к ней! Люди ведь не меняются, Леш! Она же снова начнет как раньше… Горбатого могила исправит, ты что!

– Собери наши вещи, Тань! – перебил он ее тихо, но так, будто получилось очень громко. – Мы сегодня уйдем…

– Нет! Ничего я не буду собирать! Я просто не пущу вас, вот и все!

– Ладно, я сам соберу… При детях только не надо истерики, ладно? Возьми себя в руки, Тань. Пожалуйста!

* * *

Леся быстро шла по бульвару в сторону автобусной остановки, досадуя, что решила ехать общественным транспортом – надо было такси вызвать, быстрее бы получилось! И почему, интересно, в аптеке именно того лекарства нет, которое Коленьке прописали? Да и вообще… Откуда у него этот ларингит взялся, ведь раньше ничего подобного не было! Хотя врач сказал – так бывает у подростков… Реакция на смену обстановки, на новую школу, на стресс. И как назло, именно этого лекарства в ближайшей аптеке не оказалось, придется на другой конец города ехать! Только в одной аптеке по справке и нашлось…

Она ускорила шаг, перебросив из одной руки в другую тяжелую сумку с продуктами. Не знала ведь, что за лекарством ехать надо будет, по пути в аптеку еще и в супермаркет за продуктами зашла. Теперь придется с этой поклажей таскаться… Еще и снег недавно выпал и тут же растаял, образовав под ногами опасную наледь. И бульвар в это время таким неуютным выглядит…

Взгляд ее тут же ухватил знакомую скамью под липой. Да, это ведь та самая скамья, на которой она сидела три месяца назад… Когда казалось, что жизнь кончилась. Да, тогда еще дождь сильный шел, и она промокла, потом три дня в бреду провалялась…

Неужели! Неужели это было всего три месяца назад? А кажется, будто с тех пор целая жизнь прошла… Совсем другая жизнь. Счастливая, объемная, хлопотная.

Она снова перекинула из руки в руку сумку с продуктами, еще и вспомнила вдруг, что мама просила муки купить. У нее мука кончилась, а надо непременно для Лешеньки блинов на ужин испечь. Лешенька просил, как же она для него не расстарается! Такая забота о зяте, как о сыне родном…

Подумала об этом с улыбкой – и будто теплой волной окатило сердце. Но ведь некогда сейчас об этом думать, надо быстрее до аптеки доехать! И ну его, этот автобус! Надо машину поймать…

Перейдя дорогу, она подняла призывно руку, пытаясь остановить машину. И – о, чудо! – первая же машина затормозила перед ней с визгом. Открыла дверь, хотела назвать район, куда надо ехать, и замолчала растерянно, глядя в лицо водителю. Вот это номер, вот это встреча… Надо же… За рулем сидел старый знакомый Веничка! И что теперь делать? Извиниться и дверь закрыть быстренько? Мол, не узнала? Или ехать передумала?

– Давай, Лесь, садись быстрее, здесь нельзя останавливаться! – приказал он коротко. – Ну, чего так на меня смотришь, не съем я тебя! Садись!

Она села в машину, думая запоздало – не надо бы… Разговаривать ей с Веничкой не о чем, да и вообще… Зачем такие приветы из прошлой жизни? Не надо… Неприятные эти приветы. Ненужные.

– Ну, рассказывай, как живешь! – приветливо обратился к ней Веничка, выруливая на дорогу. И успел глянуть на нее внимательно, с хитрым прищуром.

Почему-то именно этот прищур и разозлил ее вконец. Нет, не на Веничку она сердилась, на себя – зачем села к нему в машину! И проговорила в ответ так же сердито:

– Ой, мне сейчас не до разговоров! Живу и живу, прекрасно живу! В аптеку вот надо, сын у меня болеет! А лекарство только в дальней аптеке есть, в Комсомольском районе! Ты ведь наверняка не туда едешь, да?

– Не туда… Но я отвезу тебя, если надо. Если сын болеет – это конечно! А что с ним такое?

– Да ларингит… Врач говорит, это у него такая реакция на смену обстановки. Новая школа, стресс…

– А сын разве теперь с вами живет? Ты ж говорила вроде, он с твоей мамой… Или с ней случилось что-нибудь, да?

– Нет, ничего не случилось. Мама, слава богу, жива и здорова. Она теперь тоже с нами живет.

– И ты этому рада, похоже?

– Да, очень рада. Мы все хорошо и дружно живем.

– Значит, счастлива в семейной жизни, так можно сказать?

– Очень… Очень счастлива, да. Ты даже не представляешь, как я счастлива!