– Да понимаю, что ж… – вздохнула Ольга Петровна, с тоской глянув в окно. – Все я прекрасно понимаю, не думай… Я даже и напоминать сейчас не стану, что в таких случаях говорят, мол, я предупреждала тебя, помнишь? Потому что никто и никогда не может другого ни остановить, ни упредить, пока он сам для себя не осознает и не поймет…

– Да, пока сам не осознает… Именно это со мной сейчас и происходит, мам. Я из своего темного времени выбралась. Было со мной такое, было… Темное время души было.

– Ну и слава богу, что выбралась. И хорошо.

– Мам… А с тобой было когда-нибудь… Ну… Что-то подобное?

– Да, было. У всех бывает, доченька, только не все это осознают. Хоть раз в жизни, но бывает. И знаешь, что я сейчас думаю?

– Что, мам?

– Мое темное время души настигло меня, когда я Коленьку вам с Лешей решила не отдавать… Я только о себе тогда думала, по-умному рассуждать не могла. У всех бывает, Лесенька, у всех, только память свою расшевелить надо, и вспомнишь, и поймешь… Ты прости меня, ладно, доченька? Прости, неправильно я тогда поступила, взяла и сына у вас отняла…

Ольга Петровна заплакала тихо, прижимая ладонь ко рту. Леся не выдержала, тоже заплакала. Так они и сидели тихо, будто боялись спугнуть то новое состояние взаимопонимания и любви, которого не было раньше в их жизни. А может, и было, но не ощущалось так остро и сладко.

В половине седьмого Леся опомнилась, подскочила со стула:

– Мам, мне пора! Надо хоть в порядок себя привести! Что ж я заявлюсь на глаза к Лешику – чучело чучелом! Причесаться надо хотя бы…

* * *

Когда подошла к кафе, ноги опять задрожали предательски, и даже спина взмокла от волнения. Потому, наверное, что представить трудно было Лешика в обвинительной роли… Ведь он сейчас обвинять ее будет. А ей и ответить нечего, потому что он во всем будет прав… Ну что, что она может ему ответить? Что имеем, не храним, потерявши, плачем? Так ему и до слез ее нет никакого дела наверняка…

Лучше сразу заговорить о разводе. О том, чтобы Лиза с ней жила. А он пусть общается с дочкой, когда захочет. Все равно ведь любой суд будет на стороне матери, так что лучше добровольно меж собой договориться!

Лешик сидел за столиком у окна, махнул ей рукой. Пока шла к столику, растеряла всю свою решительность, еще и слезный комок застрял в горле – не продохнуть. И вместо слов о разводе пролепетала почти жалобно, сев напротив Лешика:

– Прости меня, пожалуйста… Прости… Я все понимаю, я тебе плохо сделала… Боже, о чем я говорю, сама не знаю! Что значит – плохо сделала! Я тебе всю жизнь испортила, Леш. Я изменяла тебе, я считала, что мне все можно. И более того – я себя потеряла в какой-то момент… И ты вправе, конечно же, вправе…

– Что с тобой, Лесь? – перебил он ее тихим удивленным вопросом. – Не узнаю тебя совсем. Ты другая стала. И лицо другое, и глаза, и даже голос…

– Я болела сильно, Леш. Три дня валялась в бреду, ничего не помню. Оттого и выгляжу ужасно, наверное.

– Нет, нет… Не в этом дело… Ты… Даже не знаю, как объяснить! Другая совсем женщина…

– Да, другая. Меня в последние дни будто перевернуло всю, до донышка вытрясло. А еще я повзрослела, наверное… В одночасье повзрослела… Но ты не думай, я вовсе не вымаливаю у тебя прощения, нет! Я понимаю, что это уже невозможно. Понимаю, что ты очень долго терпел. На пределе своих возможностей терпел. Но предел уже кончился. Ты устал. Правильно все Танька говорит, я понимаю.

– А ты говорила об этом с Таней?

– Ну да… Разве она тебе не рассказала, что приходила ко мне?

– Нет… Но это неважно, в общем…

– Да. Неважно. Танька права, ты заслуживаешь того счастья, каким ты себе его представляешь. И жену другую заслуживаешь. Ту, которая не предаст, не изменит, будет всегда при тебе. Но я очень тебя прошу, Леш… Отдай мне Лизу! И Коленьку отдай… У меня ж никого нет, кроме них… Давай как-то без судов обойдемся, а?

– Что значит – отдай, Лесь? – поднял Лешик на нее удивленные глаза. – Они ведь не игрушки, правда?

– Да, не игрушки. Но почему ты с Коленькой поступил как с игрушкой? Почему Таньку послал, чтобы она его тайком от мамы выкрала?

– Я?! Я ее никуда не посылал… Она сама проявила инициативу. Она хотела как лучше…

– Ну да, ну да. Таня всегда знает, как лучше, – с горькой усмешкой кивнула Леся. – Значит, ты правда ничего не знал?

– Да, не знал. То есть… Когда в командировку уезжал, не знал, что все так получится. Я и Колю еще не видел, дома не был. Ты позвонила, и я сюда приехал. Да я сам испугался, когда мне из полиции позвонили и начали выяснять обстоятельства исчезновения ребенка! Пришлось сказать, что я уполномочил Татьяну его забрать… И рассердился, конечно же, что она проявила такую самодеятельность. Но я еще раз повторю, Лесь… Она как лучше хотела. Она не понимает, что так нельзя… Что по-другому как-то надо было, а не с плеча рубить. Она по простоте душевной поторопила события!

– Хотела тебе угодить, приятный сюрприз сделать? – снова не смогла сдержать она саркастической усмешки. – Ты, стало быть, входишь в дверь, а она тебе – опа! Сына на тарелочке с голубой каемочкой преподносит! Наша Таня в своем репертуаре, что еще сказать!

– Да, она такая, Лесь. Простая, наивная, хамоватая. Но зато у нее есть то, за что ее можно уважать, по крайней мере. Она любить от души умеет. И Лизу она любит, и Коленьку заранее уже любит. Этого у нее не отнимешь, согласись.

– Но я тоже люблю своих детей, Леш! Пусть я наделала кучу ошибок и глупостей, даже подлостей по отношению к тебе… Пусть жила только в собственном эгоизме… Но это же мои дети, Леш! Я им мать, а не Танька! И ты права не имеешь…

– Да, я согласен, Лесь. Кто я такой, чтобы за тебя что-то решать. Ты мать, ты действительно имеешь право… Хочешь, я завтра их к тебе приведу? Завтра суббота, Лизе в школу не надо… А Колю я только в понедельник пойду в школу устраивать. Я думаю, в ту же школу, в которую Лиза ходит. Ты ведь не против?

– Да, но… Что значит – приведу? Только на выходной, что ли?

– Ну да… Пока на выходной. А там видно будет. Как-то устроится все, я думаю… Я ведь тоже имею право на своих детей, верно? И тоже хотел бы, чтобы они жили со мной… И ничего пока не говори сейчас, не надо! Давай пока так – пусть они проведут с тобой выходной…

– Ладно, Леш. Спасибо. Мама у меня, она тоже детей ждет. Она так переполошилась, когда Коленька пропал! С ней ведь так нельзя, у нее сердце больное.

– Да, согласен, нельзя так было! – с досадой проговорил Лешик, глядя в сторону. – Но что получилось, то получилось, пусть будет так… А я у Ольги Петровны прощения попрошу, когда детей приведу. Покаюсь. Она меня простит, она добрая…

* * *

– Папа! Папа пришел! Я так тебя ждал, пап!

Коля с разбегу прыгнул в руки Леши, прижался к нему, как испуганный зверек. В прихожую из кухни вышла Таня, смотрела на эту сцену с улыбкой. Потом крикнула в глубину квартиры: