* * *

Она лежала, уткнув вспотевшее лицо в подушку, и тяжело дышала. Они только закончили заниматься любовью, и Дина пыталась прийти в себя. Давно ей не было так хорошо…

Нет, не так!

Ей никогда не было так хорошо.

— Какой же я дурак, — услышала она голос Паши.

— Да? — рассеянно спросила она. — Почему?

— Я не заказал пиццу.

Слабая улыбка тронула губы Дины. И тут же она ощутила вкус поцелуя.

— Я хочу есть… Нет, жрать! — Паша рванул к телефону и набрал номер. — Девушка, — обратился он к оператору, — пиццу хочу. Большую-пребольшую. А лучше две. Мясную и… — Он закрыл микрофон рукой: — Дина, ты какую хочешь?

— Я все еще не голодна.

— Тогда одной хватит. Девушка, мясную. Но чтоб там и грибочки были, хорошо? А пиво можно? Отлично. Четыре бутылки…

Паша еще что-то говорил в трубку, но Дина не слышала. Она пребывала в нирване. Это она всегда представляла следующим образом: ты лежишь на облаке, и тебе так хорошо, что ничего больше не хочется. В данный момент она, хоть и покоилась на кровати, ощущала себя на облаке. И ничего ей не хотелось — всем была довольна.

— Через пятнадцать минут пицца прибудет, — сообщил Паша, прыгнув в кровать и сграбастав Дину по-медвежьи.

Она охнула. Но Паша не ослабил хватки. Еще сильнее прижал ее к себе и зарылся носом в растрепанные волосы Дины.

— Пахнут яблочком…

— Я мою голову детским шампунем, — проговорила она сдавленно. — На него у меня точно аллергии нет.

— Повернись ко мне, пожалуйста.

Дина хотела встать и посмотреться в зеркало (наверняка тушь размазалась), но Паша так настойчиво теребил ее, что пришлось повернуться к нему:

— Я страшная, наверное, сейчас…

— Красивая, — возразил он. — Нежная и удивительная…

— Как Зося Синицкая? — улыбнулась Дина.

— Лучше. — Он поцеловал ее в нос.

— Я в душ.

Дина потянулась за своими вещами, но Паша остановил ее:

— Иди так. Я хоть на твою попу полюбуюсь.

— Но я замерзну после душа.

— Накинешь мою рубашку. — Он указал на шкаф. — На вешалке есть одна. Специально для тебя…

Она открыла дверцу и сорвала с «плечиков» белую рубашку в тонкую синюю полоску.

— Скоро вернусь! — бросила она через плечо и скрылась в ванной.

Включив воду, Дина забралась в поддон. Номер был очень скромный, без евроремонта, и вместо душевой кабины — уголок со шторкой. На стене — лейка. На полу — поддон.

Стоя под теплыми струями, Дина напевала. Она не помнила уже, когда делала это в последний раз…

Очень, очень, очень давно!

Голос у Дины был приятного тембра, но слабенький. На публике она никогда не пела. Стеснялась. Но в детстве мечтала о сцене. И кривлялась, как многие девочки, перед зеркалом с расческой-микрофоном.

Помывшись, она насухо вытерлась и облачилась в рубашку Павла. К сожалению, от нее ничем не пахло: ни одеколоном, ни лосьоном, ни самим Пашей. Он ни разу ее не надевал.

Перед тем как выйти из ванной, Дина постояла у зеркала, пытаясь привести в порядок волосы. Не тут-то было! Растрепанные, сзади всклокоченные. И, главное, нечем их привести в пристойный вид. С собой Дина не взяла расчески, а у Паши ее не было — он стригся коротко.

Кое-как расчесав космы пальцами, Дина покинула-таки ванную.

Паша ждал ее в кровати. Увидев, расплылся в улыбке:

— Эта рубашка тебе идет больше, чем мне.

— Ты ее не носил.

— Я не люблю рубашки.

— Зачем тогда покупал?

— Как чувствовал, что ко мне придет очаровательная барышня, которой будет нечего накинуть после душа… — Он похлопал ладонью по кровати. — Иди ко мне.

Дина юркнула под бочок к Паше, обняла его.

— Об одном жалею, — вздохнул он. — Что поменял свой люкс на эту келью. Кровать для нас двоих явно маловата.

— Нормально, умещаемся.

— Останешься со мной? — спросил он, приподнявшись на локте.

— Да я пока вроде не собираюсь никуда.

— На ночь, я имею в виду.

— Ой… Прямо не знаю.

— Что останавливает?

— Я даже расчески с собой не взяла! — ляпнула Дина первое, что пришло на ум.

— Аргумент! — расхохотался он. — А если я тебе ее предоставлю, останешься?

Она собиралась ответить, но тут раздался телефонный звонок — аппарат висел на стене возле кровати.

— Пицца! — воскликнул Паша и схватил телефонную трубку. — Алло.

Лицо его немного вытянулось. Дина поняла, что это не пицца.

— Да, да, конечно, поднимайся…

— Кто там?

— Лида.

— Вот черт! — Дина спрыгнула с кровати, схватила свои вещи и бросилась в ванную.

— Я не могу сказать ей — приди попозже! А лучше завтра! Тем более что мы с ней договаривались сегодня встретиться… — крикнул ей вслед Паша и принялся лихорадочно натягивать на себя брюки. — Понимаешь?

— Понимаю! — ответила она и захлопнула дверь.

Пахло сексом!

Лида, как вошла, уловила аромат, который ни с чем не спутаешь…

Он был легкий, но явственный. То есть здесь занимались сексом от силы пару раз. А скорее один. После ночей любви, изнурительных и жарких, воздух обычно пропитан потом, спермой, женским, чуть отдающим рыбкой, секретом, иногда табаком или гашишем…

Лида знала и его.

— Ты один? — спросила она у Паши.

— Нет, у меня Дина. Она в ванной.

Дина!

Вот, значит, с кем он кувыркался. Постель вздыблена, подушка на полу…

Помешала?

Дверь ванной комнаты открылась, и на пороге показалась Дина. Физиономия красная, смущенная. Волосы растрепаны. На затылке — «хохол». С ударением на первый слог. Именно так мать Лиды называла пук, образовывавшийся после того, как женщина ерзала по подушке затылком во время занятий любовью.

«Блядь!» — мысленно обозвала Дину Лидия. А вслух сказала:

— Привет.

— Здравствуй, — смущенно пробормотала та, кинув взгляд на кровать. Сообразила, что Лида все поняла.

— Надеюсь, не помешала? — спросила та.

— Конечно, нет… — Дина покраснела. Да не просто щечки порозовели, а все лицо до корней волос вспыхнуло.

Боже, как можно в ее далеко не юные годы (бабе-то под тридцать) оставаться такой целочкой? И ведь не придуривается. Реально менжуется. А Паша…