– То есть?!

– Фил, объясните мистеру Кьюкору, что вы имели в виду.

Я повторил то, что минутой ранее высказал Уорнеру. Режиссёр скептически хмыкнул:

– Ну тогда, может, покажете, как это должно выглядеть?

Я молча забрал у Гейбла и Рейгана мечи, к моему разочарованию, оказавшиеся деревянными, всего лишь выкрашенными серебрянкой, и один из них вручил постановщику фехтовальных сцен, с виду вылитому мексиканцу, которого, впрочем, мне и представили как Мигеля. Выглядел он оригинально: брюки на подтяжках, напущенные на ковбойские сапоги, без пиджака, в белой сорочке с закатанными рукавами и расстёгнутыми сверху пуговицами, что позволяло видеть крепкую волосатую грудь. Я тоже скинул пиджак, оставшись в сорочке.

– Мигель, ну-ка, ударь меня прямым сверху с такой силой, будто пытаешься раскроить меня от макушки до гениталий.

– Я ведь могу и череп проломить, хоть это и дерево, – приподнял бровь оппонент.

– Не бойся, у меня хорошая страховка, – отшутился я.

– Ну смотри…

Хекнув, он без особого замаха попытался опустить гладиус на мою бедную голову, но я сделал лёгкое движение влево, чуть разворачивая торс и пропуская деревянное лезвие вдоль тела, одновременно ткнув острием своего гладиуса в открывшийся на мгновение правый бок Мигеля. Тот поморщился, потирая ушибленное место.

– Предположим, Максимус слегка ранил цезаря, облачённого в парадные доспехи, – стал объяснять я. – Или вообще меч по ним скользнул, не причинив особого вреда. А мы помним, что по сценарию соперники ранят друг друга в руку: сначала император гладиатора, а затем Максимус Коммода. Хотя разного рода ран, не опасных для жизни, можно нанести множество, и боец будет медленно истекать кровью. Но у Максимуса, раненного отравленным кинжалом, времени в обрез, поэтому сцена не может тянуться слишком долго. Пять минут чистого боя, не более. Ну и пауза, когда теряющий силы Максимус видит загробный мир и своих жену и сына. Коммод в это время без меча, поэтому убить соперника не выходит… Ладно, давай дальше, Мигель. Теперь бей так, словно хочешь рассечь меня пополам на уровне груди или живота.

На этот раз Мигель не спорил, без предупреждения взмахнув мечом параллельно песчаному покрытию Колизея, и я, втайне надеясь, что отвыкший от регулярных гимнастических упражнений позвоночник не хрустнет, резко отклонился назад, едва не встав на «мостик». Такого трюка, насколько я помнил, в оригинальном «Гладиаторе» не было, но почему бы не добавить спецэффектов от себя?! Лезвие прошелестело в сантиметре от моей груди, и окажись оно металлическим, подошло бы сравнение – едва не сбрив пуговицы с рубашки.

– Браво, это было красиво, – раздался чей-то голос, а следом и аплодисменты.

– Это ещё не всё, – даже не оборачиваясь, громко заявил я. – Мигель, давай я покажу тебе ещё несколько приёмов, которые могут украсить эту сцену…

Минут через пять я вернул меч Мигелю и подошёл к режиссёру:

– Мистер Кьюкор, в сцену боя нужно добавить динамики, и желательно побольше крупных планов и смены кадров. Чем чаще мелькает картинка – тем больше вероятность того, что зритель будет находиться в напряжении. И кстати, вы уже, наверное, отсняли все остальные батальные сцены… Насколько я знаю из истории, римские воины предпочитали работать в низкой стойке.

– Хорошо, я приму к сведению, – буркнул недовольный режиссёр.

В этот момент ко мне мелкими, но частыми шажками приблизился немолодой толстячок в тройке, с пышной седоватой бородой.

– Здравствуйте, мистер Бёрд, я консультант картины Джошуа Фёрст. Являюсь автором нескольких монографий о Древнем Риме. Простите, что вмешиваюсь, но всё же не могу не отметить – сюжет фильма во многом противоречит историческим фактам. И я уже говорил об этом мистеру Хекту.

– Что, очень противоречит? – невольно скривился я, понимая, что, весьма вероятно, собеседник прав.

– Смотрите сами… Настоящий Коммод носил пышную бороду, у вас же он чисто выбрит. Тот же Коммод с пятилетнего возраста носил титул цезаря, то есть фактически являлся наследником престола. И да, Коммод был единственным римским императором, который иногда выходил на арену, но погиб он не в бою, а был задушен в комнате для переодевания атлетом по имени Нарцисс! И это ещё не всё!..

– Вполне допускаю, что в фильме имеются исторические неточности, – прервал я словоизлияния консультанта. – Но, уважаемый мистер Фёрст, это кино, а здесь иногда и сказки снимают. Лишь бы зрителю понравилось. Так что не ругайте нас сильно, а просто помогайте по мере сил, не особо ломая сценарий.

– Фил, из вас получился бы неплохой режиссёр, – заявил мне Уорнер, когда мы покидали съёмочную площадку. – Может, нам с вами подписать контракт?

– Если вы это серьёзно, то я подумаю над вашим предложением, – не смог я сдержать улыбки. – А пока у меня в Нью-Йорке кое-какие важные дела, которые я не могу пустить на самотёк, иначе просто подведу людей.

– О’кей, мистер Бёрд, если что – телефон Адама у вас есть, звоните ему в любое время дня и ночи. Ты слышал, Адам?

– Конечно, мистер Уорнер, – кивнул шедший чуть позади Миллер. – Кстати, вы собирались подкрепиться в студийной столовой. Сейчас как раз подходит первая партия обедающих.

– Действительно, я голоден как собака! Мистер Бёрд, вы с нами?

Спустя полчаса, выходя из столовой, мы столкнулись с человеком, которого мне представили как Говарда Джексона – композитора фильма «Красотка». Я тут же взял его в оборот, настаивая на включении в картину песни Oh, Pretty Woman. Ещё полчаса нам понадобилось, чтобы добраться до небольшой студии, где я взял в руки гитару и наиграл аккорды этой композиции.

– А что, очень даже неплохой мотивчик, – кивнул он, тут же виртуозно сымпровизировав мелодию на рояле. – Ну а человека, который сочинит текст, мы подыщем.

Через два дня мы вместе со сценаристом Беном Хектом спускались по трапу самолёта, приземлившегося в аэропорту Ньюарка. Пригород Нью-Йорка встретил нас моросящим, будто по осени, дождём. Правда, на въезде в мегаполис небо посветлело, и на душе стало как-то веселее.

Хект высадился по пути в Джерси-Сити, где у него был небольшой домишко, а также любящие жена и двое детишек. Домишко я видел своими глазами, а вот относительно домочадцев пришлось положиться на слово Хекта. Особой нужды снова встречаться с ним в ближайшее время у меня не было. За время долгого полёта я ему не только пересказал рассказанную уже Уорнеру историю об индейском вожде, но и добавил кое-какие подробности. Бен пообещал сделать из сценария конфетку, чтобы и впрямь, как просил киномагнат, люди выходили из кинозала с заплаканными глазами.

А я, прежде чем отправиться в Гринпойнт, заскочил в антикварную лавку, где меня с нетерпением ждал уже порядком встревоженный Абрам Моисеевич. Добродушно попенял мне, что я не позвонил ему насчёт задержки вылета из Лос-Анджелеса, после чего споро пересчитал наличность и отслюнявил мне мою долю. Когда я уже собирался прощаться, антиквар словно невзначай обронил: