Я не пил вчера, точно. Почему же после Салема все вокруг плыло, как в тумане? Неужели это я позвонил ей первый? Да, именно так.

Я не помню, о чем мы с ней разговаривали. Одно только: как Сэм, стоя на коленях перед кроватью, расстегивала на мне джинсы. Ее волосы щекотали мне бедра. До сих пор у меня перехватывает дыхание при мысли об этом. Я забыл – очень старался забыть, по крайней мере, – как она хороша.

До сих пор я чувствую ее пальцы на своих плечах, там как будто даже остались отпечатки ее ногтей. Пять на одном и четыре на другом – сердце мое сжимается. Но «Собрил» притупляет любую боль.

Я выдавливаю на палец хорошую порцию зубной пасты и размазываю ее во рту. Потом возвращаюсь в постель, к Сэм, чувствуя облегчение от того, что она до сих пор спит. Обнимаю ее за талию, ее живот кажется мне необыкновенно мягким. И хотя между нами давно не было ничего подобного, происходящее представляется мне самой обыденной вещью на свете. Все-таки как хорошо дома…

Сэм спит спокойно, как будто совсем не видит снов. Проснувшись, она держит глаза закрытыми и проводит пальцами по моему лбу, линии волос. Я вздрагиваю; она улыбается, чувствуя это. Опускает руку, кладет ее себе на бедро. Вслушиваюсь в ее глубокое дыхание. Сэм трогает пальцами мой рот, я захватываю их губами. Вкус ее кожи пьянит меня, уши наполняют монотонный гул. Это «Собрил». Кровь стучит в виски. В конце концов Сэм мягко, но решительно наклоняет мою голову к себе, так что я чувствую на губах ее обжигающе горячую кожу.

* * *

– Что ты собираешься сегодня делать? – спрашивает она.

– Я… я хотел встретиться с Гримом.

– Вот как… – Она произносит это нарочито холодно, чтобы не выдать своих эмоций, тем самым выдавая себя с головой. – Зачем?

– Мне нужно встретиться с ним.

Сэм не отвечает, занимаясь в постели своим мобильником, пока я одеваюсь. У нее розовые щеки. Я открываю рот и закрываю его снова. Присаживаюсь на край кровати.

– Просто… так мне нужно.

– Понимаю, – говорит она.

Потом откладывает мобильник и проводит ладонью по свалявшимся волосам. Смеется, зажимая ладонью рот.

– У меня в волосах сперма.

– Прости.

– Мне это даже нравится.

Улыбка исчезает, и Сэм снова становится серьезной.

– О чем мы говорили вчера?

– Так… ничего особенного.

– И обо мне?

– Немного.

Я опускаю глаза. Сэм протягивает руку, берет меня за локоть:

– Я же сказала, ничего особенного.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Чтобы ты не расплакался.

* * *

Оставив Сэм запасные ключи, я выхожу на Чапмансгатан. Ноги скользят в снежно-льдистой кашице, кое-где присыпанной песком. Я спрашиваю себя: где Гофман? С тех пор как мы с ним расстались, я не видел темной «Вольво». Думаю, Бирк тоже.

Гофман затаился где-то в Стокгольме, выжидает. Я прохожу мимо киоска, читаю газетные заголовки. Ничто не напоминает мне о событиях последней ночи.

Шовле. Эштер.

Последние слова Эби Хакими вполне могли быть результатом мозговых судорог, заставивших губы сформировать ничего не значившие звуки. Но могли быть и осознанным ответом на вопрос Бирка. Кто знает…

Вполне вероятно, сам Эби Хаким не смог бы объяснить их происхождение.

* * *

– Ты соскучился по мне? – спрашивает Грим, встречая меня в прохладной комнате свиданий.

– Да, – отвечаю я.

– Я тоже соскучился по тебе. – Он перегибается через стол и втягивает носом воздух, будто принюхивается. – Ты занимался сексом.

Я чувствую, как мое лицо заливается краской.

– Да.

– Это Сэм?

– Да.

– Поздравляю. – Грим улыбается. – Она знает, что ты у меня?

– Да.

– И вы в первый раз занимались этим?

– В первый после того, как расстались.

– Ну и как оно?

– Тебя это не касается.

– То есть это было плохо?

– Я так не сказал.

Следующая фраза приходит на язык сама, помимо моей воли. Я сам не понимаю, откуда она взялась.

– Сэм напомнила мне…

Я замолкаю, не договорив.

– О чем она тебе напомнила?

– То, о чем я говорил тебе постоянно… Что я не смог бы без нее с этим справиться…

Грим хмыкает.

– Пустые слова.

– Но это правда, я так чувствовал.

– Что, больше не чувствуешь?

– Я не знаю.

Однако Гриму, похоже, уже все равно. Он широко зевает. Потом подносит руку к лицу, нюхает и морщит нос.

– Я насквозь провонял их препаратами, а они всё пичкают и пичкают…

– Так ты не пей.

– Как? Они же следят за мной, не отходят, пока не проглочу… – Он замолкает, потом его глаза вспыхивают. – С тобой что-то не так.

– Что?

Грим ставит локти на край стола, насколько это возможно в его положении.

– Ты в отчаянии… Как будто о чем-то сожалеешь.

– Да.

– О чем же?

– У меня не получается завязать… и осталось всего две штуки.

– Всего две таблетки?

– Да.

– Так раздобудь еще…

– Я не могу. Каждый связанный с «Собрилом» шаг регистрируется в Сети. Я рискую оказаться здесь.

– У тебя ломка?

– Я умираю. – Я киваю.

В глазах Грима читается нечто похожее не сострадание. Но я слишком хорошо его знаю, чтобы так обмануться.

– Я знаю, каково это, – говорит он. – Завязать без посторонней помощи почти невозможно, но ты попробуй. Потому что иначе скатишься на самое дно.

– Ты и в самом деле хочешь, чтобы я выкарабкался?

– Конечно.

– Почему ты этого хочешь?

– А почему ты спрашиваешь?

– Стоит только попытаться – и жизнь превращается в ад.

Он снова морщится.

– Да ладно, Лео… Или ты не коп?

– Да, но… это ты к чему?

– Я полагал, тебе нравится смотреть на меня такого… Как я мучаюсь, я имею в виду.

– Это не так. Зря ты так говоришь.

– Ну… я же не знаю… Разве тебе не странно, что я такой подозрительный?

– Можно сказать и так… А вообще, думай обо мне что хочешь… плевать я хотел.