Дэниэл поморщился. Он провел в луддитской Коммуне почти год. Пас овец. И коров. Убирал за ними навоз. Работал в поле. И на рыбофермах. Стал подмастерьем кузнеца и выковал меч. Научился стрелять из арбалета. Бесценный опыт. Спал с девушками… со множеством девушек, поскольку луддиты практиковали свободную любовь, и, наверное, какую-то из них осчастливил своим генетическим материалом. Он также участвовал в церемониях Слияния и вместе с луддитами ловил кайф, принимая галлюциногенные грибочки. Наверное, из-за этих самых грибочков, в конце концов, Дэниэлом начала завладевать паранойя. Он стал подозревать, что тут, в Коммуне, все далеко не то, чем кажется. Однако прежде, чем его подозрения переросли в стойкую уверенность и успели навредить кому-нибудь, особенно ему самому, к Дэниэлу обратился мэр Даймс.

— Дэнни, ты славный паренек и всякое такое, но тебе пора уходить.

— Вы меня выгоняете, да?

— Нет. Всего лишь забочусь о твоем благополучии, а также моральном и физическом здоровье. Полагаю, тебе следует отдавать себе отчет в том, что эти грибочки далеко не безвредны и безобидны. Я до сих пор не могу понять, что это за дрянь такая. Могу лишь предполагать, что это некая мутировавшая разновидность Psilocybe semilanceata. По-видимости, мутация произошла восемь веков тому назад во время Последней Мировой из-за массированного применения ядерного, химического и биологического оружия. Да что с тобой, парень. Ты вообще слышал о Последней Мировой? Чем ты занимался в школе? Ты умеешь читать и писать хотя бы?

— Что? Я, по-вашему, какой-то придурок? Я читал Шекспира и… всякое такое. А Последней Мировой в военной академии, где я учился, были посвящены триста тридцать семь часов Дабл-Ви-симуляций. В тринадцать лет я убил и покалечил многие сотни… да что там — тысячи узкоглазых солдат армии Демократического Китая… и этих… как их там? Мерри-канцев.

Даймс выглядел слегка ошеломленным.

— Мальчик, я слышал о Дабл-Ви-симуляции. Ты же понимаешь, что это было ненастоящее?

— Да. Ненастоящее. Это был сон. Чудесный сон.

— Ну, что ж, — только и сказал Даймс, — уверен, вы с Хацуми прекрасно поладите. Мой старый добрый друг и товарищ Бенджамин тоже всегда был уверен, что жизнь — это просто сон. Чудесный сон.

— Кто? — переспросил Дэниэл.

Признаться, выслушал он Даймса с сомнением. Ему совсем не улыбалось ехать на Луизитанию и знакомиться с каким-то там Хацуми. Но и оставаться в Коммуне Дэниэл тоже больше не мог. Он получил свою порцию впечатлений и острых ощущений, и мысль остаться в этом царстве грез навсегда уже не казалась ему настолько упоительной и манящей, как тогда, когда он впервые широко распахнутыми глазами рассматривал узенькие средневековые улочки и луддитов в их причудливых льняных домотканых одеяниях.

— Допустим, я и поеду, а что мне придется делать.

— Просто передашь Бенджамину от меня посылку и письмо. Если тебе понадобится работа или жилье, Бенджамин это устроит. Но постарайся быть с ним чуточку повежливее. Хацуми не в себе. Не знаю, то ли это психическое расстройство, то ли следствие многолетнего злоупотребления вырубонами, но у него неполадки с головой.

— Что вы имеете в виду? — спросил Дэниэл любознательно.

— Знаешь, как бывает, когда маленькие дети ломают вещи, просто чтобы посмотреть, как они устроены. Так вот, Хацуми проделывает это с людьми… и прочими живыми существами.

Если тут и имелась правда, то состояла она в том, что Хацуми управлялся со своим бизнесом с выдающейся жесткостью. Он был редкостным садистом, в каковой факт верилось с невероятным трудом при виде его вечно улыбающегося, толстого, благодушного лица. Сейчас, когда Хацуми убирал остатки завтрака и мыл посуду, в своей цветастой рубашке и с руками по локоть в мыльной пене он и вовсе выглядел добрым дядюшкой, беседующим с милым племянником.

— Нет электричества, — повторял он уже в сотый раз, умирая со смеху, — электричества! И водопровода! И горячего кофе!

— Многого другого в Коммуне тоже нет, — сказал Дэниэл довольно резко.

— Да? Например?

— Миллиона каналов Три-Ви, и все лгут. Продажных политиканов. Жадных дельцов. Орущих паяцев и фигляров, гипнотизирующих толпы жирных обывателей на потеху карманным диктаторам и великим Цезарям. Профессиональных вымогателей в рясах с их лицемерными сказками об Иисусе и райском блаженстве. Вот чего там нет… этой фальши, этой дряни, этой раскрашенной пустоты… этой шелухи.

Хацуми посерьезнел и погрозил Дэниэлу толстым пальцем.

— Не перегибай палку, малыш. Шелуха! Прости, но то, что ты так смело называешь шелухой — это и есть человеческая цивилизация. Как ни крути, но лишь вырубоны, политики и электричество отделяют нас от падения в бездну первобытной дикости…

За окнами, прервав оду цивилизации, громко заголосили сектанты, подпевая храмовым динамикам, из которых лилась какая-то бойкая мелодия. Дэниэл злобно оскалился.

— Бездна первобытной дикости, говоришь? Цивилизация, говоришь? Электричество? Дайте мне дубину, и я переверну землю.

— Допустим, я погорячился, — был вынужден признать Хацуми, — но скажи мне: если тебе было в Коммуне так хорошо, что же ты ушел оттуда? Сколько ты там прожил? Полгода?

— Больше. Почти год.

— Да-да. А потом тебе стало смертельно скучно, и ты свалил. Ну, может быть, это был интересный опыт для молодого, зеленого, здорового сопляка, но я уже слишком стар и толст для подобных экспериментов. А Даймс… ну, что я могу сказать? Даймс всегда был странным. Грязный, волосатый, выживший из ума хиппи.

— Хиппи?

— О, да. Жили в далекую старину парни вроде этих самых луддитов. Отращивали волосы, селились общинами, жрали галлюциногенные грибочки, проповедовали мир, братскую любовь и свободный секс. Эти человеческие отбросы считали себя бунтарями. Считали, что борются с гнилой и продажной системой, поворачиваясь к ней спиной и показывая ей волосатый и немытый зад. Только система брезгливо сморщила нос и дала им под зад пинка. И поделом. Пойми, малыш. Такие люди во все времена — генетический мусор, отпетые неудачники, аутсайдеры, отщепенцы. Тот же Даймс. Он наивно уверен, что это он дал жизни пинка, но нет — это жизнь его хорошенько попинала, а следом и выбросила за ненадобностью на помойку. Конечно, тебе было не место среди этих недоумков. Впрочем, я признателен Грегори за то, что он познакомил нас. Ты паренек бойкий, толковый, далеко пойдешь. Припомни великие дела, что мы с тобой провернули. А сколько хорошего нас ждет впереди!

Вопли за окнами стихли, похоже, сектантская служба подошла к концу. Дэниэл встал, подошел к окну, распахнул его настежь. В самом деле, сектанты выходили из храма и разбредались кто куда причудливыми, разодетыми в бахромчато-белое, группками.

— Эй, вы, — заорал Дэниэл, перевесившись через подоконник, — вы! Братья и сестры! Паршивые ублюдки! Послушайте меня! Послушайте, что я вам скажу!

Бахромчатые сектанты остановились и поглядели на него, запрокинув головы.