Как же выбрать одно из них? Что предпочесть? Как оценить правильность решения и выбора, не имея четких критериев для оценки? Отсюда следует неизбежный вывод, столь характерный для нашего века: бессмысленно полагаться на что-либо, кроме своих собственных интересов.

Масштабы этого кризиса стали очевидны далеко не сразу. Период, предшествовавший Первой мировой войне, оказался временем невиданного оптимизма — временем самого глубокого и в значительной мере обоснованного оптимизма, которого еще никогда не переживала культура Запада. Будущее рисовалось исключительно в розовых тонах. Вновь открытые отрасли и направления научной деятельности обещали стать сказочно продуктивной почвой для исследований, которые неизбежно принесут благо всему роду человеческому. Искусство, наука, психология и социология рассматривались как ценные и эффективные средства улучшения жизни всего человечества; ожидалось, что через их посредство априорно позитивный потенциал прогресса, цивилизации и культуры, а также неограниченный рост и экспансия капиталов в недалеком будущем создадут новую Утопию. Таковы были господствующие настроения умов, которые уловили и отразили в своих произведениях самые популярные писатели той эпохи — Г. Уэллс и Жюль Верн. Для Уэллса и Жюля Верна прогресс рода человеческого был лишь вопросом времени и образования.

В результате подобных настроений прогресс, культура и цивилизация в период накануне 1914 г. превратились в своего рода форму религиозного сознания. Они созвали свой собственный, внешне убедительный контекст для надвигавшегося столкновения мнений и, казалось, предлагали эффективные средства для примирения разрешения конфликтов. Ради них, этих новых кумиров, следовало поступиться и пожертвовать всем. И именно в той мере, в какой они были способны «связывать все сущее воедино» и давать человечеству ощущение смысла, цели и оправдания бытия, о них можно было говорить как о факторах, способных взять на себя традиционные функции религии.

Естественно, Первая мировая война не только поколебала устои этой новой «религии», но и, если смотреть на события в ретроспективе, принесла жестокие и горькие разочарования. Прогресс, культура и цивилизация, по сути дела, предали веру и надежды, которые на них возлагались. Наука, которая, как казалось, открывала новые перспективы для улучшения жизни всего рода человеческого, на самом деле создала невиданные и поистине ужасающие средства всеобщего уничтожения. Для поколения, которому было суждено пережить эту Великую войну, наука навсегда стала синонимом таких «достижений», как подводные лодки, воздушные бомбардировки и едва ли не самое страшное из них — отравляющие газы. Прогресс сумел проявить себя в первую очередь в сфере разрушения. Культура и цивилизация, вместо того, чтобы принести человечеству гуманные общественные идеалы и организовать мирную, созидательную деятельность, очень быстро привели к самой кровавой и безумной войне в истории. Да и само психическое здоровье вождей вызвало весьма серьезные вопросы. Религия прогресса, культуры и цивилизации была опровергнута и отвергнута ходом событий и для всех, живших в тот период, явилась воплощением давней европейской жажды смерти.

Религия — это отражение духовной зрелости своих приверженцев. Первая мировая война наглядно показала, что техническое развитие человечества намного опередило его психологическую зрелость. В области техники и технологии мы давно вступили в новый век. Что же касается интеллектуального уровня, то мы все еще живем в XVIII в., а то и в более раннюю эпоху. Таким образом, передовая техника уподобилась боевой гранате в руках ребенка. Этот разрыв сохраняется и даже увеличивается и в наши дни, становясь еще более заметным. Общество с тех пор практически не повзрослело, зато граната в руках ребенка стала еще опаснее.

Период, последовавший за Первой мировой войной, стал временем глубоких разочарований. Противоборство идей и мнений, вместо того чтобы утихнуть, разгорелось с новой силой и казалось совершенно непреодолимым в реальности, утратившей свои прежние ориентиры. Общество пребывало в оцепенении и параличе, будучи не в состоянии сделать выбор между противоречивыми и взаимоисключающими мнениями, а также все более и более обособляющимися областями научных знаний. Перед лицом только что пережитой травмы все казалось зыбким и не заслуживающим доверия. Пережив предательство и измену, мы вообще утратили способность верить во что бы то ни было, за исключением самых малосущественных вещей. Так, например, мы готовы принять на веру теорию строения атома, но эта теория ничего не дает нам с точки зрения повседневных жизненных потребностей или формирования новой системы ценностей.

К концу 1920-х гг. галопирующая инфляция и крах на фондовом рынке привели к тому, что даже деньги оказались нестабильными и ненадежными. Результатом этого явилось сползание в бездну социального нигилизма — всеотрицание, поиск выхода из тупика и спасения от той пустоты, которую сулило будущее. Мир в эпоху после окончания Первой мировой войны — это мир, который сегодня именуется миром «потерянного поколения».

Ситуация еще более усложнялась под влиянием другого фактора, который поначалу оставался незамеченным и актуализировался по мере распространения специальных знаний. Когда наука, социология и психология консолидировали свои позиции, они бросили вызов четвертому из основных составляющих, столпов Западной цивилизации — времени и пространству, закону причинно-следственных связей и личности. Под сомнение были взяты обычные, традиционные концепции времени и пространства. Так, например, психология дестабилизировала внешние измерения, настаивая на приоритетной роли внутреннего измерения времени и пространства. Время более не ограничивалось календарем и часами, а пространство — линейкой и картой. И то, и другое обрело свой собственный внутренний континуум. Вследствие этого внешние измерения стали восприниматься не как абсолютные истины, а всего лишь как компаративные величины, имеющие относительную Ценность и являющиеся лишь плодами человеческого разума. А вскоре и сама достоверность таких факторов оказалась под сомнением в результате появления теории относительности Эйнштейна. Согласно ей, время и пространство оказывались зыбкими и текучими, как ртуть, неопределенными и предельно относительными.

Та же участь ожидала и закон причинно-следственных связей. Психология установила невозможность количественной оценки и упрощения мотивации человеческих поступков, настаивая на амбивалентности поведения человека, которое ускользает от логически выверенных законов причин и следствий. В научное мышление начали все глубже проникать неопределенность, непредсказуемость, элемент случайности, непредусмотренные мутации и видоизменения и то, что подпадает под популярное определение «квантового скачка».

А если время и пространство — явления совершенно относительные, это означает, что временная и пространственная основа, на которой зиждется принцип причинно-следственных связей, оказывается полностью нейтрализованной. Эта новая идея нестабильности причинно-следственных связей находит свое выражение в других, более практических сферах. Так, например, мораль в значительной мере базируется на концепции наказания и вознаграждения. Принцип наказания и вознаграждения, в свою очередь, основан на том же законе причинно-следственных связей. И если этот закон причинно-следственных связей не является чем-то незыблемым, основанные на нем законы, предусматривающие наказания и вознаграждения, становятся более гибкими. Наказание более не является неизбежным следствием преступления, а вознаграждение — результатом добродетели. Напротив, возникает надежда, что можно уклониться от заслуженного наказания и получить незаслуженную награду.