Шаман, впрочем, ничего особенного не делал. Он постоял около кровати, поправил одеяло на ногах Хомилля, потом провёл рукой над двигателем дыхательной помпы. Чуть придвинулся ближе к раненому, задержал руку над грудью. Через какое-то время я заметил, что рука движется в такт дыханию – вверх-вниз, вверх-вниз. Так продолжалось несколько минут.

Больше ничего не происходило. Гудел компрессор, легонько шипел воздух в цилиндрах, негромко ходили поршни и рычаги; чуть посвистывая, втягивался в лёгкие обогащённый кислородом и увлажнённый воздух из маски; выходил он с похрапыванием…

Наконец шаман повернулся и пошёл на выход. Я посторонился, пропуская его. Но он остановился рядом со мной и сказал:

– Сказал где. Пойдём найдём.

– Что?

– Не знаю. Вещь. Фонарь есть?

Фонарь был.

* * *

Шило устроил свой тайник в обрыве рядом с дорогой – шагах в пятидесяти от «глубоководного танка». В сухой земле была прокопана ниша штыков на пять в глубину; под нишей очень кстати из земли выступал плоский камень, на котором было удобно стоять. В нише лежали два вещмешка. Я выбросил их на дорогу, вылез сам. Шаман не сделал движения, чтобы поднять мешки, просто повернулся и пошёл обратно в лагерь. Я поднял их – один был лёгкий, второй увесистый, – и пошёл следом.

Стараясь ничего плохого не думать.

Шаман привёл меня туда, где раньше располагался штаб. Сейчас это обширное помещение не использовалось, Рыба и Шпресс заняли под свой штаб небольшую башню рядом с госпиталем. Здесь оставалась кой-какая мебель, в частности, большой стол. На него я и вывалил содержимое вещмешков.

В одном были консервы и три коробки армейских рационов. Тех самых, с оранжевой полоской…

В другом – упаковки с антисептическими носками, два боевых ножа, коробка малокалиберных пистолетных патронов (я решил их забрать, они подходили к моему трофейному револьверу), банка с маскировочной краской для лица и рук – и непонятного назначения прибор из тёмно-красной волокнистой пластмассы.

На него шаман тут же показал пальцем.

Я взял прибор и стал рассматривать.

Снизу был отсек для батареи. Что было легко понять по изображению батареи, выдавленному на пластмассе. Кажется, это было всё, поддававшееся интуитивному пониманию.

Ах, да. Ещё выключатель.

Потому что прочее представляло собой полный инженерный бред.

Там был тёмный экранчик с непонятной шкалой, чем-то напоминающей шкалу артиллерийской панорамы, но без всяких пояснений. Под экранчиком были четыре круглые разноцветные кнопки. Ниже в два ряда располагались по три продолговатые клавиши – крайние со стрелками в стороны, центральные – со значками креста и креста в круге. Под ними шли двадцать квадратных кнопочек – четыре ряда по пять в ряду. Они были просто пронумерованы. Ещё ниже снова были клавиши со стрелочками, но теперь на крайних стрелочки показывали вверх и вниз, а на средней было схематическое изображение ладони. И, наконец, самый нижний ряд повторял самый верхний, только цвета кнопок отличались.

Я щёлкнул выключателем. Ничего не произошло. Наверное, сели батарейки.

Батарейный блок открывался туго. Батарейки были самые обычные, бытовые. Таких надолго не хватает. Я их выбил, заглянул внутрь. Контакты окислились. Надо почистить и вставить свежие батарейки, и тогда… что?

Я посмотрел на шамана.

Он стоял, совершенно неподвижный, глядя куда-то себе под ноги. Я не стал отвлекать его от созерцания и тихонько вышел из башни.

Со стороны долины тянул несильный ветерок. Он нёс остатки тепла и странные запахи.

Потом я увидел, что там, где располагалась «Птичка», поднимается зарево. О да, там было чему гореть… Я пошёл к обрыву. На фоне зарева обозначился чей-то бесформенный силуэт.

Это был генерал-профессор.

Я встал рядом. Да, без сомнения – полыхала «Птичка». И ещё только разгоралась.

– Э-э… Динуат… – кашлянул Шпресс, – я ведь верно догадываюсь, что вы – оттуда? – он кивнул на зарево.

– Да, – сказал я.

– То есть с Чаком вы никакие не братья?

– Трудно сказать. Отец Чака меня официально усыновил. Кроме того, Чак женат на моей сестре. – Я подумал и добавил: – А я – на его.

Я не стал уточнять, что одна сестёр – сводная, а другая – троюродная.

– То есть доктор Мирош – сестра Чака Моорса?

– Чака Яррика, – сказал я. – Если вам это что-то говорит.

Генерал-профессор обалдело присвистнул.

Не знаю, зачем я его раскрыл. Надоело скрываться.

– А я – Динуат Лобату. Больше известный как «полковник Чёрный».

– Кого только не встретишь… И всё, что про вас писали – правда?

– Понятия не имею, – сказал я. – Читать ничего не приходилось.

– А юноша в госпитале – случайно, не молодой император?

– Нет. Но он из его гвардии. Император где-то там, – я показал на Долину. – Если ещё не ушёл в Пандею.

– Понятно, – сказал Шпресс. – Хорошо хотя бы, что жив.

Я уже не удивлялся, что вокруг так много тайных монархистов…

Собственно, активизировать Хомилля я собиралась и так, без просьб шамана. Раны грудной клетки затянулись, а лёгкие вообще восстанавливаются быстро – если не допустить воспаления. Поэтому утром я посмотрела его на флюороскопе и решила, что – пора. Он не получил очередной дозы ДГЛТ, часа через два открыл мутноватые глазки, а ещё через час я отсоединила его от помпы. Велела санитару протереть всё тело больного камфорным спиртом, а сама пошла осмотривать на предмет активизации тех двоих, которых спасли пандейцы.

У обоих были множественные ножевые ранения, обоим, судя по швам на животах, зашивали или резецировали кишечник. Истории болезней не нашли – похоже, исчезнувший врач забрал их с собой. У обоих была огромная кровопотеря, которую пандейцам было нечем восполнять, так что я лила им размороженную эритроцитарную массу тугой струёй. Сегодняшние анализы показали, что один из неизвестных вполне готов к активизации, со вторым дело обстояло похуже, но не так чтобы совсем плохо. Я решила, что буду активизировать первого сегодня к вечеру, а второго – через пару дней, даже если анализы окажутся не оптимальные. Быть слишком долго на помпе – тоже не самое здоровое дело для организма…

Я вернулась к Хомиллю. Он благоухал камфорой, полусидел на подушках и разминал себе пальцы. Увидев меня, попытался улыбнуться. Но ДГЛТ имеет длительное последействие – в частности, обедняет мимику. И язык не слушается какое-то время. Но я разобрала:

– Тётя Нолу! Я так и думал, что это ты…

– Да кто же, кроме меня, вас, дурных, штопать будет? Хотя тебя, по большому счёту, другой человек спас, не я. Я бы не успела просто.