Пластины оставались загадкой. Похоже, и для пандейцев – они хоть и научная разведка, но не актёры же, вот так разыгрывать изумление…

Тем более что Шпресс, порывшись в аппаратуре, сказал, что вполне можно собрать плохонький, но для полевых условий сойдёт, – ментоскоп. Ибо есть диагностический шлем, есть походный нейроанализатор и есть эхоэндоскоп. Если посидеть с паяльником…

Я попросила его сделать это, но чтобы никто больше не знал.

Мне не хотелось засылать поисковые группы вглубь Долины – просто потому, что пока непонятно было, что там ещё искать, – однако же, посидев с Чаком над той, ещё корнетом Лори исчёрканной картой, поняла: хотя бы ещё один поиск провести придётся.

Сильно мешало то, что детекторы НАИ не различали, какого рода излучение они детектируют. В лексиконе сил специального назначения – и научников, которые на них работали – существовало излучение «белое» и «черное». Считалось, что «лучевые удары» наносятся тем же «белым» излучением, только значительно большей мощности. Но исследования, опубликованные вскоре после революции (я думаю, сгоряча – уже через год это не пропустили бы в печать), установили, что при лучевых ударах существенного повышения мощности не было, а изменялось качество излучения – на фоновое накладывалось ещё одно, условно названное «красным». Поскольку сама природа излучения до сих пор была неясна, то и установить, чем именно отличаются «цвета» – частотой, модуляцией, поляризацией – не удалось. «Группа учёных продолжает работать над этой проблемой» – так заканчивалась статья, но никаких новых работ группа не опубликовала; имена исследователей мне ничего не говорили… Я давно подозревала, что имелось как минимум ещё одно излучение, вызывающее неуправляемый страх, а при определённой силе сигнала – и смерть; теперь вот и Чак подтвердил это – уже своими переживаниями.

Дело в том, что холм, который Чак определил как источник «лучей поноса», был той самой возвышенностью, которую мы с Лори определили как не пропускающую спонтанное излучение из двух выявленных в Долине источников. Судя по всему, что-то внутри холма работало как вогнутое зеркало, отражавшее излучение в сторону и то ли усиливающее, то ли искажающее его…

Конечно, хотелось послать кого-нибудь туда, на холм, чтобы покопались и нашли – но уж очень рискованно. Причём я понимала, что рано или поздно кто-нибудь примет решение и отправит – или пойдёт сам – но… пусть это буду не я.

Кроме этого, на мне лежала ещё и медицинская часть – поскольку других клиницистов среди господ учёных не нашлось. В помощь мне был предоставлен пандеец-санинструктор, старший ефрейтор Даньши. В армию он попал потому, что был отчислен с четвёртого курса университета за неуспеваемость. Он оказался просто тугодумом, такие бывают, и да, тут смотря на какого преподавателя нарвёшься… Иногда требовалось приложить немалые усилия, чтобы он тебя правильно понял – но поняв, он всё делал размеренно и чётко. Врач, который был в группе и который вытащил из царства тьмы двоих тяжелораненых старателей, пропал без вести в ту ночь, когда Эхи уговорил пандейцев выйти на контакт с нашими. Тяжелораненые были сейчас на дыхательных помпах и под наркотиками, и я пока ещё не решила, выводить их из этого состояния или подержать ещё. Кстати, Шило я тоже подключила к помпе – сам он глубоко дышать категорически отказывался, а без хорошей вентиляции его ждала тяжёлая пневмония…

Ну и совсем не научная, но более чем познавательная проблема – это кто же всё-таки разбойничал у нас под боком? Сидели и морщили мозги четверо: я, Князь, пандейский фрунт-майор Вараду и самый старший по званию из оставшихся наших армейцев – корнет Эльфор. Как и мой покойный Лори, он был из разжалованных гвардейцев – в чине ротмистра, – но служил не в спецвойсках, а в береговой охране. Мне он наедине сказал, что в экспедицию его направила военная контрразведка – к сожалению, ничего не подозревавшая: Эльфор не получил никаких ориентировок и имел лишь двух агентов, которых в «смутную ночь» расстреляли среди первых… Так вот, после обсуждения получилось, что мы до сих пор не знаем, кто вырезал старателей, кто убил Лори и второго офицера, фамилию которого я забыла, и выдрал из их черепов загадочные пластины, кто минировал и обстреливал попеременно то наши, то пандейские группы, кто похитил и зверски убил двоих лаборантов, кто убил как минимум одного горца… причём очевидно, что, убивая моего Лори и заместителя Шпресса майора Гигу, убийцы знали, кого именно и с какой целью они убивают, – а откуда у них эта информация, если её не было в личных делах (Шпресс проверил)?

В общем, получалось, что противник наш как-то сверх возможного информирован, сверх обычного жесток, невидим, непредсказуем и, пожалуй, необъясним…

Князь был единственным, с кем я поделилась обрывками сомнений, которые у меня возникли после последнего разговора с Лимоном. Что-то неизвестное мне и очень нежелательное для Лимона произошло там, и вот это меня тревожило. А главное – Хомилль, который смог сказать несколько слов, прежде чем уплыть в беспамятство.

Слова эти были: «…они перестают слушаться, я жму, жму…» – «обещал, что уйдём вместе, а теперь…» – «…только не отдавайте меня ему, только не отдавайте…» – и «…я же не знал, что они живые».

Я вышел из палатки, которую мы использовали под морг. Там было холоднее, чем снаружи, за счёт теплового насоса. Но скоро его можно будет отключать – в некоторые дни на площади лужицы, замёрзшие ночью, не таяли. Ещё неделя, и будет только лёд. А потом обрушатся настоящие морозы, и начнут промерзать болота…

Не знаю, что меня натолкнуло на мысль, которую я решил проверить. Честно, не знаю. Какое-то смутное подозрение. В общем, я вошёл в морг, нашёл мешки, в которых лежали офицеры, у которых вытащили пластины. И сделал то, что надо было сделать с самого начала: обыскал карманы, благо никому не пришло в голову раздевать трупы. У двоих в нагрудных, у одного в боковом карманах нашлись точно такие же ножички, какой Чак подобрал возле убитого старшего майора Гигу.

Около палатки меня ждал шаман. Он молча протянул руку, и я подал ему один из ножичков.

Шаман взвесил его на руке. Повернул рубчатый ободок – высунулось лезвие. Повернул в другую сторону – оно убралось.

Он ничего не сказал, вернул мне ножичек и вошёл в палатку. Я остался ждать его.

Прошло с полчаса. Наконец шаман вышел и сделал мне знак следовать за ним.

Мы подошли к палатке-госпиталю. Она была двуслойная, утеплённая, зимняя. Внутри горел яркий свет. От тамбура, где следовало разуться и снять верхнюю одежду, направо были процедурная и перевязочная, а дальше проход в примкнутую отдельную палатку-операционную; налево же – палаты, четыре штуки, на пять коек каждая. Все «бессознательные» лежали по одному в отдельной палате каждый, в ближайшей же к тамбуру раненый в плечо пандеец и контуженый Чак играли в «четырёх королей»; к руке Чака тянулась трубочка капельницы. Шаман прошёл мимо, не обращая на них внимания; я махнул Чаку рукой – мол, сейчас вернусь. Шаман вошёл в палату, где лежал Хомилль. Я встал в дверях, не желая ему мешать.