Она повернулась на другой бок и сказала себе, что все в порядке. Но если все в порядке, почему следователь хочет проверить Нофар на детекторе лжи? Может, поговорить с дочерью еще раз? После истории с дневником Ронит вела себя с Нофар очень осторожно, боясь снова ее ранить. Достаточно было того, что та перестала разговаривать с Майей. Ронит привыкла, что дочери часто ссорятся, кричат друг на друга и хлопают дверями, но в этом их взаимном молчании было что-то совсем другое. Она никогда не вмешивалась в их разборки, полагая, что со временем все само утрясется, но на сей раз атмосфера в доме стала такой гнетущей, что Ронит с сожалением вспоминала былые свары дочерей. Например, бурный скандал, который устроила Нофар, когда Майя потеряла ее перьевую ручку с фиолетовыми чернилами, подаренную на бат-мицву. Они тогда так орали друг на друга, что Ронит испугалась, как бы у них не лопнули барабанные перепонки. Майя утверждала, что Нофар делает из мухи слона: подумаешь, какая-то ручка; Нофар в ответ поклялась, что никогда не простит сестру, но два часа спустя они уже вместе готовили к ужину тосты.

Мысли Ронит вернулись к дневнику, с которого все началось. Дженнифер, Джош, Эйми… Эти нелепые имена вызвали у нее улыбку. С другой стороны, чему удивляться? Дочь насмотрелась сериалов, вот и пишет про будущих звезд спорта. Жалко, конечно, что из-за этой тетради девочки перестали разговаривать. Но какое счастье, что вся эта история – чистый вымысел, невинная выдумка, плод юношеского воображения! К тому же хорошо написанная…

Она закрыла глаза, надеясь снова уснуть. С улицы донесся рев мусоровоза. Меньше чем через час ей вставать. Она перевернулась на другой бок. Потом еще раз. От недосыпа и бесконечной уборки у нее ныли мышцы. После звонка следователя она только тем и занималась, что наводила в доме порядок. Как будто в голове у нее засел ротвейлер, строго следивший за тем, чтобы она не смела давать себе передышки, и грозным лаем принуждавший браться за новое дело. Она уже сложила все, что требовалось сложить, и даже то, чего складывать не требовалось. Если она еще раз польет цветы в горшках, те попросту сгниют. Надо остановиться и успокоиться, даже если мозг сопротивляется. Как раз потому, что мозг сопротивляется, надо успокоиться. Подумать, кто там лает и почему. Но вместо этого она продолжала скрести и драить квартиру, а покончив с уборкой, садилась проверять тетради. Потом она ложилась в постель к спящему Цахи и ворочалась без сна.

Мусоровоз уехал, и в наступившей тишине Ронит снова вспомнила про дневник. Это выдумка, твердила себе она, просто вымышленная история. С другой стороны, в каждой выдуманной истории есть частичка правды. Ронит повернулась на другой бок. Автор хорошего романа всегда окунает перо в реальную жизнь.

Вдруг она застыла как в столбняке. Под теплым одеялом ее прошиб холодный пот. Цахи спал и не проснулся, даже когда она испуганно прошептала:

– Перьевая ручка!

В одно мгновенье ей стало ясно, почему она не находила ни сна, ни покоя. Ручек было две: одна – перьевая, другая – шариковая. Она закрыла глаза и попыталась вспомнить, какими чернилами был написан в тетради текст. Одними и теми же или разными? В ту ночь в гостиной она включила только маленькую лампу, которая давала слишком слабый свет, чтобы заметить разницу, но Ронит почти не сомневалась: эпизод с признанием был написан фиолетовыми чернилами, а предыдущая часть истории – черными. Но, если ручка с фиолетовыми чернилами пропала давно, значит, взволнованное признание, изложенное от первого лица, появилось намного раньше, а все остальное – история Дженнифер, Эйми и Джоша, служившая Нофар оправданием, – было дописано позже.

Ронит удивилась тому, что она не слишком удивлена. Сделанное ею открытие не свалилось на нее как снег на голову – она была к нему готова. Так невеста заранее покупает фату, а жена смертельно больного человека – траурный платок. Невероятно, как много может знать мать, даже не зная, что она это знает.

Ронит договаривалась о встрече со следователем по телефону, когда из школы вернулась Майя и невольно подслушала мать. С кухни вкусно пахло жареным мясом и слышалось шипение масла на сковородке.

– Дорит? Это Ронит Шалев, мама Нофар. – Ронит стояла лицом к плите и спиной к двери и не видела Майю. – Вы будете у себя завтра утром? Я хотела бы к вам приехать. Мне надо кое-что вам показать.

Она повесила трубку, и Майя подумала, что, может быть, это какая-нибудь другая Дорит. Но поза, в которой стояла мать, уставившись на сковородку и крепко обхватив себя руками, словно боялась упасть, без слов сказала ей, что нет, та самая.

Она тихонько выскользнула из квартиры, спустилась на улицу, выждала минут десять и снова поднялась.

– Я пришла! – громко крикнула она с порога.

За эти десять минут она не отправила ни одной эсэмэски, не открыла ни один сайт и не поставила ни одного лайка. Впервые в жизни она просто стояла и ждала. Вернувшись назад и крикнув: «Я пришла!» – она прошмыгнула в свою комнату. Через несколько минут к ней заглянула мать и спросила, будет ли она стейк. Майя ответила, что не хочет есть. Вскоре она услышала, что мать уходит, и решила позвонить Нофар. Безуспешно. Она отправила ей несколько сообщений, оставшихся без ответа. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Майя включила телевизор и посмотрела три кулинарные передачи и шесть повторов старых программ. Пять часов спустя, когда открылась входная дверь, она слушала, как симпатичная участница реалити-шоу, трансгендер, поет популярную песню, то и дело меняя тембр голоса. Майя бросилась встречать сестру, но та молча прошествовала мимо нее и направилась в свою комнату.

– Мама все знает.

Нофар застыла на месте. Майя лихорадочным шепотом, поскольку в любую минуту могла вернуться мать, рассказала ей обо всем, что узнала. Слова выпархивали у нее изо рта стайками птиц – может, благодаря им сестра простит ее за непозволительное любопытство? Договорив, она подняла голову и взглянула в лицо Нофар, уверенная, что по щекам у той текут слезы. Но глаза старшей сестры были сухими, как тротуары в конце августа.

– Спасибо.

И, не дав Майе произнести больше ни слова, Нофар ушла к себе. Она закрыла дверь на ключ и встала посреди комнаты. Только сейчас до нее дошло, что лгала не только она – мать тоже лгала. Она притворялась, что ее любовь огромна, как океан, хотя на самом деле она была мелкой и ограниченной. Не океан, а домашний аквариум. Все было враньем. Мать любила ее, пока она плавала по кругу, не нарушая правил и не поднимая волн.

Майя все еще стояла в задумчивости в коридоре, размышляя, что делать, когда неожиданно появилась Нофар и, не глядя на сестру, быстро вышла из квартиры. Хлопнула дверь. В наступившей тишине раздались звуки аплодисментов – зрители реалити-шоу дружно хлопали кому-то из участников.

* * *

Нофар взбежала по лестнице и выбралась на крышу, толкнув скрипучую металлическую дверь. В доме напротив мерцали светлячки телевизионных экранов. До него было двадцать метров пустоты. Пропасть глубиной в пять этажей. Из ближайшей квартиры доносились звуки телевизионной рекламы. Стоял ранний вечер, и в воздухе пахло котлетами, омлетом и пастой. Из открытых окон раздавались крики: «Идите за стол!», «Он отнял у меня игрушку!». В этом шуме никто не услышит ее тихих шагов.