– Побойтесь Бога, побойтесь Бога, – сказал Мохтар. Это означало: «Придержите коней. Подумайте, что вы делаете. Аллах смотрит на вас и судит ваши поступки». – Он со мной. Он просто шофер. Никакой не хусит, – сказал Мохтар, хотя на самом деле не знал, кто таков Садек.

Почему Садек вообще согласился поехать в Аден? Вроде логично допустить, что он и впрямь хусит, нет? Может, он воспользовался Мохтаром, чтобы попасть сюда?

– К тебе вопросов нет, – сказали Мохтару. – Можешь идти. Но эти двое пойдут с нами.

Было ясно, что бросать Ахмеда и Садека нельзя. Садека убьют. Может, и Ахмеда тоже. Мохтар ответил, что если забирают Ахмеда и Садека, придется забрать и его.

– Да запросто, – сказали ему.

Ахмеду развязали глаза и разрешили сесть за руль, а один комитетчик, забравшись в кабину вместе с Мохтаром и Садеком, командовал, куда ехать.

Узкими улочками Адена они в конце концов прибыли в какую-то, что ли, школу, где народный комитет устроил себе штаб-квартиру. На улице топтались человек двадцать. За окнами мелькали другие. У большинства АК-47.

Мохтара, Садека и Ахмеда вывели из грузовика. Мохтар шепотом велел Садеку помалкивать:

– Говорить буду я.

Их провели в какую-то комнату на первом этаже. Пустую, не считая наспех сварганенной койки у стены и ряда стульев перед койкой. Всем троим велели сесть на койку и дали холодной воды. В Йемене всегда блюдут обычаи гостеприимства, даже с пленниками.

Вожаку было за сорок – розовая рубашка поло, штаны хаки и сандалии. Он спросил у Мохтара паспорт. Мохтар, не вставая с койки, предъявил паспорт. Вожак стоял, еще трое комитетчиков сидели на стульях. Вожак листал паспорт с большим интересом.

– Когда ты ездил в Дубай? – спросил он.

Мохтар не понял, проверяют ли его – на штампе ведь стоит дата въезда – или этот человек просто не понимает, что такое виза. Мохтар постарался ответить как можно точнее.

– Я ездил на конференцию по спешелти-кофе, – сказал он.

– А в Эфиопию когда ездил? – спросил вожак.

Мохтар прикинул. Около года прошло. Он наугад назвал дату, и вожак перевернул страницу.

– Когда ты ездил в Париж?

– Не помню. В марте, кажется, – ответил Мохтар.

– Ты ездил за рубеж и не помнишь?

Тут до Мохтара дошло, что для этого человека такой паспорт – невозможная экзотика. Что видит вожак? Йеменца, который вдобавок американец, катается себе в Эфиопию, в Париж, в Дубай, но не помнит подробностей.

– Слушайте, – сказал Мохтар человеку в розовом поло. – Я не помню даты. Я нервничаю.

И прибавил, что хочет сесть на судно в порту на побережье Красного моря, а к викторине по штампам в паспорте не готовился.

– Я занимаюсь кофе, – сказал Мохтар. – Посмотрите у меня в чемодане – там только образцы кофе. Я всего лишь пытаюсь помочь людям, помочь фермерам.

Он тараторил, и внимание этих людей, их терпение отчасти его успокаивало. Надо остаться в живых, надо сохранить жизнь своим спутникам. Надо болтать дальше.

– Я просто занимался своим делом, как и вы, а тут эти клятые хуситы все расхерачили.

Что-то дрогнуло в лицах его поимщиков. Они расслабились. Почуяв шанс, Мохтар сам себя удивил. Он встал, подошел к этим людям, которые его допрашивали, подсел к ним и посмотрел на Ахмеда с Садеком.

– Вы защищаете свой город, свои дома, – продолжал он, – а эти проклятые хуситы к вам лезут. Они не имеют права.

Он говорил и говорил, глядя на Ахмеда и Садека, будто символически отделил себя от них, присоединился к народному комитету.

– Зря мы поехали в Аден. Я понимал, что опасно, – сказал Мохтар. – Но я хотел быть с моей невестой, с Саммер. Мы хотели вернуться домой, вот и все.

Он непринужденно поглядывал на Ахмеда и Садека, чтобы те не перебили его и не возразили. Пока что его план приносил плоды. Он рассказал, чем занимается, выдумал себе невесту и тем самым себя очеловечил. Теперь надо сделать то же самое с Ахмедом и Садеком.

– А эти двое по доброте своей взялись мне помочь. Я понимаю, выглядят они подозрительно. Вот этот с виду – вообще дикарь. – Он ткнул пальцем в Садека. – Но это потому что они ни в зуб ногой. Они просто работники фабрики, моей кофейной фабрики, и согласились отвезти меня в порт.

Почти не соврал. Прибавил:

– Народ, мы тут за вас.

И на этих словах люди как будто выдохнули с облегчением. А Мохтар понял, что никто не умрет.

Их вывели наружу, и лишь тогда Мохтар разглядел наклейку на решетке грузовика – грузовика, на котором они девять часов ехали в ночи. Наклейка гласила: «Аллах велик. Смерть Америке». Хуситский лозунг, в цветах иранского флага. Неудивительно, что грузовик так легко пропускали на хуситских КПП.

Заметил ли наклейку народный комитет – непонятно. Лучше считать, что заметили. Ничего не поделаешь. Мохтар ткнул в наклейку пальцем. И засмеялся:

– Видали? А мы и не заметили, что́ у нас тут написано. Неудивительно, что нас и не тормозили особо.

Комитетчики ответили усмешками, но снова задергались. Мохтар просчитался. Сами они наклейку не увидели. А теперь весь расклад получался слишком подозрительным: наряд Садека, американский паспорт, большой грузовик с пустой платформой и трое людей, которые ночь напролет едут в Аден, когда все остальные из Адена бегут. Да еще эта наклейка. Стало ясно, что выкручиваться надо изо всех сил.

– Да благословит вас Аллах, – сказал Мохтар и зашагал к грузовику. – Я желаю вам победы, ребята. Честно. И я думаю, что вы победите! Вот я ни секунды не сомневаюсь. Вы одолеете этих хуситских сволочей.

Он жал им руки, хлопал их по спинам. Он улыбался, смеялся, изображал какого-то заезжего американского сановника, что явился на смотр войск. Еще несколько раз всех поблагодарил – и каким-то чудом это сработало. Их отпустили. Двадцать минут назад им в грудь и в голову целили десять «калашей». А теперь они все тут друзья – и можно уезжать. Одна беда: народный комитет экспроприировал у Мохтара кольт.

«Плюнь», – сказал себе Мохтар.

Они забрались в грузовик, и тут на перекресток вылетел черный джип. Из джипа выпрыгнула пожилая женщина в никабе – она приветствовала Мохтара с густым бруклинским акцентом и во весь голос:

– Вот ты где!

Приехала мать Саммер. Она так рада видеть Мохтара, так рада, что он цел и невредим. Жестикулировала она яростно – руки так и порхали. Предположив, что Саммер тоже сидит в джипе, Мохтар подошел к открытому заднему окну и увидел молодую женщину, тоже в никабе.