– Это опасно. – Радовский смотрел на Маковицкую в упор.

– Делайте, что я сказала. Нужно закончить начатое. Иначе всё потеряет смысл. Вы какой дивизии?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Радовский замер на мгновение. Она внимательно следила за ним.

– Мы сейчас тут все одной дивизии, – уверенно ответил он.

– Сейчас – да.

Он сделал укол.

А тем временем отряд Воронцова занял круговую оборону. Воронцов стоял за сосной, смотрел, как впереди, от дерева к дереву, перебегают отставшие от колонны бойцы. Некоторые бежали в одну сторону, другие растерянно крались в другую. Похоже, никто уже не понимал, куда надо двигаться, что делать. И где спасение. Говорили, что разведка повела колонну по запасному пути, в обход просеки, на которой полчаса назад их встретили пулемётным и миномётным огнём. Сзади похрустывал снег, кто-то ходил за соседней сосной. Замер. Замер, будто что-то почувствовав, и Воронцов.

– Сань, – послышалось оттуда; знакомый, но уже немного забытый голос, с чужой, напряжённой тоской. – Это я, Смирнов Степан. Шестая…

Воронцова будто тугой пружиной отбросило спиной к сосне. В ушах зазвенели стекляшки прошлогодней контузии. Он подумал бы, что и голос, и слова «Смирнов», «шестая» ему почудились, случайно залетели давним, нелепым отголоском. Но из-за соседней сосны на него смотрели глаза сержанта Смирнова, командира третьего отделения второго взвода их шестой курсантской роты.

– Степан?

– Тихо, не кричи.

– Ты – здесь?

– И ты здесь, и я здесь…

Воронцов сразу заметил: в глазах у Смирнова какое-то смятение, какая-то тоскливая муть вместо радости.

– Я вижу, и ты не в полку, а партизанишь. – Смирнов закинул за спину ППШ, подошёл.

Обнялись они не сразу. Какое-то время настороженно смотрели друг другу в глаза. А когда обхватили друг друга, Воронцов зашептал в самый висок Смирнову:

– Стёп, ты кто?

– Хрен его знает, кто я теперь и что я теперь за дерьмо такое. Долго рассказывать. А невесёлые сказки, ты же знаешь, я не люблю. В плену я, Сань. Со мною ещё несколько человек. Командир наш, майор Радовский, сейчас вашей докторше помогает операцию делать. Влип я по уши. Не знаю теперь, что будет…

– Ты что, враг? А что вы тут делаете?

– Задание у нас. Особое. Но что-то пошло не так. Командир группы, этот, старшина, пока ничего не говорит. Но я-то чувствую.

Они сидели на корточках под сосной и смотрели друг другу в глаза. Говорил в основном Смирнов.

– Вот и решай теперь, кто я и что со мною делать.

– Решать твою судьбу – не моё дело. Ты для меня был боевым, надёжным товарищем, им и остаёшься. Другим я тебя не признаю.

– Спасибо, Сань… У них задача – взять командарма живым. Действуют несколькими группами. Всеми командует майор Радовский, оперативное имя – Старшина. Но ребята настроены уходить. Хотят уйти за Угру вместе со всеми. Да и Радовский странно себя ведёт. Ты Нелюбина предупреди. Пусть пока не узнаёт меня. Потом поговорим.

– Он часто тебя вспоминает. Это ты его от того проклятого моста вынес, где всех наших ребят?..

– Я думал, он не выживет. Сунул на первую машину… У него ж три или четыре ранения было. Кровью истёк. Уже посинел. А вот, значит, обошлось.

– А где же ты попал?

– После бомбёжки. Мы не знали, что они уже так глубоко прорвались… Попал просто. Проще некуда. Шли втроём по шоссе. Догнали мотоциклисты. Остановились. Смотрим, а это – немцы. Погнали колонной – на Можайск. Там две недели подержали на кружке баланды в сутки. Приехал атаман Щербаков: кто хочет послужить России?

– Ну и что? Послужил?

– Послужил. Но в деле пока особо не были. Так, мелкие рейды. Леса прочёсывали. Антипартизанские мероприятия. Потом Радовский забрал к себе. Чем-то я ему приглянулся. У него авторитет повыше и связи везде в штабах. К нему генералы в гости ездят.

– Я тоже партизан.

– Знаю.

– Ты поговори со своим Власом. Если он согласен, пусть идёт с нами. Ребята его не знают. Пристал и пристал. Вон сколько народу по лесу бегает. А Радовского мы на мушке будем держать.

– Где-то тут связник ещё крутится. Я его в лицо не знаю. Радовский знает. И ещё у Радовского есть свой человек в штабе армии. Оперативное имя – Профессор.

– Держись поближе к нам.

– Девчонку понесём мы с Власом.

После операции Маковицкая легла на носилки и устало сомкнула глаза. У неё открылось кровотечение.

– Кондратушка, – позвала она старшину Нелюбина. – Не надо больше меня трясти.

– Надо же идти, Фаина Ростислана. Понесём. Мы – тихо. Потерпите, миленькая.

– Оставьте. Я скоро умру. Хочу – спокойно. Одна. Я знаю, он уже рядом. – Она попыталась поднять голову. – Там, за деревьями…

– Кто? – спросил старшина Нелюбин.

– Мой муж.

Спустя несколько минут она впала в забытьё и в сознание больше не приходила. Сперва несколько раз произнесла чьё-то имя. Старшина Нелюбин не расслышал, кого она звала. Видать, мужа. Кого ж ещё? А потом только изредка невнятно шептала.

– Некогда нам её хоронить, Кондратий Герасимович. Пусть лежит так, на носилках. – Воронцов кивнул Иванку: – Малой, возьми сумку. Пригодится.

Через час они догнали колонну.

– Савелий, – окликнул Воронцов Кудряшова, – подмени бойца.

Кудряшов перехватил ручки носилок у Смирнова.

Курсанты пошли рядом. Изредка, вполголоса, переговаривались. Следом за ними, спотыкаясь, разом осунувшись и почернев, плёлся старшина Нелюбин. Смерть военврача Маковицкой так сильно подействовала на него, что он так и не узнал Смирнова.

Из головы колонны передали: «Соблюдать тишину. Слева – немецкие окопы». С километр шли молча.

Впереди несколько раз мелькало бледное знакомое лицо: майор Радовский. Теперь Воронцов старался не выпускать его из виду. С ним двое. Рослые. У одного снайперская винтовка, у другого – автомат.

Лес кончился. Впереди чувствовался простор. Пахло рекой, разливом. «Неужели вышли?» – подумал Воронцов и толкнул Смирнова:

– Что там, Стёп?

– Деревня какая-то…

Колонна двинулась быстрей. Задние нетерпеливо напирали, хрипло дышали в затылок, толкали в спины стволами винтовок. И вдруг оттуда, откуда всегда приходили приказы, донеслось:

– Угра!

– Угра, братцы!

– Вышли! Неужто вышли?!

– А где наши?

– Там!

– Как называется деревня?

– Вроде говорили, что Костюково.