– Нельзя без прямого распоряжения из министерства! – почти кричала брюнетка. – Это мне придется за них отвечать! Я заведую отделением!

– А я его закрываю, – скрипела в ответ рыжеволосая. – По крайней мере, до отмены чрезвычайного положения.

– Анна Рудольфовна! Ну, как вы не понимаете?! У вас же самой случилась беда!

В лице у рыжеволосой что-то дрогнуло.

– При чем здесь это? – сказала она. – Это сейчас неважно.

– Да как неважно?! Им тоже через реку ехать, и после этого – еще два часа. А наш «пазик» ходит на честном слове. Они все перемёрзнут, если что-то с автобусом случится. Малейшая поломка, Анна Рудольфовна! Любая неисправность!

– Лариса Игнатьевна, идите домой.

– Это мой кабинет! Я никуда не уйду.

– Уходите. Они едут под мою ответственность.

Темноволосая смотрела на свою начальницу таким взглядом, словно хотела ее убить. Просто не знала как.

– Я вас отстраняю от заведования, – проскрипела та. – Еще минута, и вообще уволю.

– Ничего, – выдавила брюнетка после секундной паузы. – Думаете, телефоны уже не работают? Думаете, мне некому позвонить в министерстве?

– Я ничего не думаю. Уходите.

Разжалованная заведующая резко запахнула свою норковую шубу и бросилась к выходу из кабинета. Филя едва успел отстраниться, пропуская ее.

– Вы что-то хотели? – спросила его рыжеволосая, опускаясь на стул и вынимая сигареты из кармана своей потертой дубленки.

– Я деньги принес.

– Деньги? – Она прикурила и в какой-то внезапной задумчивости потерла лоб. – Какие деньги?

Судя по ее интонациям и отрешенному взгляду, вопрос этот она задала машинально. Ее совершенно не интересовал ни Филя, ни его слова. Скорее всего, она даже не поняла, что речь идет именно о деньгах. С тем же успехом в эту минуту ей можно было сказать про слонов или про подводные лодки. Слова сейчас не имели для нее никакого значения. Они были просто звуки, лишенные какого бы то ни было наполнения, – картонные стаканчики без воды. И Филя знал, что причина тому не переполох в больнице.

Рыжеволосая Анна Рудольфовна только выглядела живой. Усилием воли, или наоборот – за счет полного ее подавления, она на вид вполне адекватно реагировала на внешние сигналы и раздражители, но на самом деле ее не было здесь, и предыдущий разговор вела лишь ее тренированная оболочка. Сама она находилась в эпицентре урагана – не там, где буря и беспощадная гибель, а там, где царит абсолютный покой. Буквально в нескольких метрах от подобной точки бушует яростный шторм, в клочки разносящий все, что оказывается у него на пути, но в самом центре – безмятежная тишина, и глаз очутившегося там человека недоуменно фиксирует дикий хаос и разрушение, которые, как ему кажется, совершенно не касаются его самого.

– У вас родственники погибли вчера на реке.

– Я в курсе, – проскрипела Анна Рудольфовна, глядя на свою дымящуюся сигарету. – Вы пепельницу можете мне найти?

– Нет.

– Тогда уходите.

– Это деньги из благотворительного фонда.

– И что я должна с ними делать?

Филя покосился на Риту, как будто она могла ему чем-то помочь.

– На организацию похорон… Вот… – Он подошел к столу и положил перед Анной Рудольфовной две толстые пачки. – Здесь двести тысяч.

Она секунду смотрела на деньги, затем подняла взгляд на него.

– Вы в своем уме?

– Да, – кивнул Филя. – Сейчас да. Я уверен.

– Кто вы?

– Я из Москвы.

Она подумала над его ответом и пожала плечами.

– А по-моему, вы дурак.

– Согласен. В принципе, это даже не обсуждается… Вы знаете, на самом деле, мне очень…

Филя хотел сказать что он соболезнует и что он сам терял близких людей, а потому знает – каково это, но за спиной у Риты, по-прежнему стоявшей в дверном проходе, вдруг прозвучал низкий утробный вой, от которого она шарахнулась внутрь кабинета, запнулась о Филину ногу и едва не упала.

– Сеня! – хриплым голосом закричала Анна Рудольфовна, ударив рукой с дымящейся сигаретой по столу, от чего пепел разлетелся по стеклянной поверхности во все стороны.

Из фойе доносилось тоскливое мычание, негромкая брань и странные шоркающие звуки, как будто мешок с цементом возили зачем-то по каменному полу от одной стены до другой.

– Сеня! – повторила Анна Рудольфовна, выходя из кабинета. – Я тебя просто попросила посадить их в автобус. А ты чем занимаешься?

Небольшой худощавый якут, одетый в старенький пуховик защитного цвета, тянул за руку лежащего на полу олигофрена в строительном жилете. Тот отбивался, мычал, шуршал жилетом, вырывался и отползал немного, но упрямый якут немедленно догонял его и снова волочил к выходу.

На гневные расспросы Анны Рудольфовны расстроенный Сеня отвечал, что он сильно торопится, а проклятые психи садиться в автобус никак не хотят. Говорил он быстро, от возмущения путая русские слова и затейливо раскрашивая их якутским акцентом.

Олигофрены тем временем собрались вокруг поверженного на пол собрата, который явно не собирался вставать, и переминались с ноги на ногу, глухо сочувствуя своему. Старики оставались ко всему безучастны. Рты их по-прежнему были открыты, как будто все они проветривали свои давно нежилые внутренние помещения. Худая женщина, восседавшая в кресле-каталке, наоборот, проявляла к происходящему живой интерес, царственно улыбаясь и кивая, словно давала на все это свое монаршее позволение.

Филя опытным взглядом прочитал мизансцену, моментально определив центр композиции, затем подошел к сидевшей в каталке женщине и покатил ее к выходу. Олигофрены немедленно успокоились и потянулись к двери следом за ним. Старики тоже пришли в движение. Рита почти услышала, как поскрипывают их кости, когда они начали оживать, поднимаясь один за другим и ложась на курс, проложенный Филей. Так могли бы двигаться к морю внезапно ожившие на острове Пасхи сильно усохшие по какой-то причине каменные исполины. Филя слышал их неторопливое шарканье у себя за спиной и придерживал шаг.

На улице рядом с автобусом к нему подошла Анна Рудольфовна.

– Нет, вы все-таки не дурак, – хрипло сказала она, снова закуривая и перехватывая свободной рукой воротник своей дубленки у горла. – Второй раз в жизни встречаю человека, который их так понимает.

– Спасибо, – ответил Филиппов, наблюдая за тем, как Сеня подсаживает в автобус покачивающихся на ледяном ветру стариков. – А кто первый?

– Мой внук. Антошка…

Произнеся это имя, она помолчала, как будто прислушивалась к чему-то, два раза торопливо затянулась своей сигаретой, а затем продолжала:

– Я в прошлом году однажды оставила его у себя в кабинете, а он убежал. Через полчаса нашли у них в палате, – она кивнула в сторону олигофрена в строительном жилете, который во весь рот улыбался ей с Филей, размахивая руками, словно хотел улететь. – Знаете, что они делали?