— Я уже попросила Лену подыскать мне рейс на послезавтра…

— Если учеба начнется только в сентябре, куда ты так торопишься, Алена? Оставайся у нас до конца лета. Мила будет рада.

— Нет, я так не могу, — верчу головой, чувствуя в горле неприятный ком.

— Почему?

— Просто не могу и все.

— Ты слишком накрутила себя, Алена. Никто тебя ни в чем не винит.

— Дело не в этом, — снова отчаянно кручу головой. — Я просто хочу улететь, понимаешь? И чем быстрее, тем лучше!

— В таком случае, я могу отправить тебя в Лондон чартером завтра, — мрачно произносит он, не отрывая от меня внимательных глаз. — Как только мне сообщат, что ограничение сняли.

— Нет, завтра я хотела съездить к папе… — тихо отзываюсь я, в один миг растеряв всю решимость. В груди начинает тянуть сильнее, а в горле саднит от подступивших слез.

Он молчит. Смотрит в сторону. Потом переводит взгляд на меня.

— Завтра я тебя отвезу. Тоже все к нему собирался.

На кладбище я была всего лишь раз в жизни, когда хоронили папу. Но в тот день вокруг была суета, много незнакомых людей, и пелена перед глазами от полувменяемого состояния. Сегодня все по-другому. Мы с Костей вдвоем стоим у могилы отца в полнейшей тишине. Только слышно, как поют птицы в кронах деревьев, и едва различимо шелестит листьями летний ветер.

Памятник у папы хороший, на нем гравировка и его портрет. Спасибо агентству ритуальных услуг, они позаботились обо всем от и до, сама бы я ни за что не справилась. В моих руках цветы, но я никак не могу заставить себя подойти и возложить их на могилу. Костя свои возложил сразу, как только мы пришли.

Мы молчим. С тех пор как сели в машину и оказались здесь, оба не проронили ни звука. Я не хотела, чтобы Костя ехал со мной, думала, буду плакать, но он настаивал, а спорить с ним невероятно сложно. В конце концов, я не в праве ему запрещать.

Мы стоим у могилы так долго, что время теряет счет. В какой-то момент, я забываю о существовании своего спутника, потому что мысленно обращаюсь к папе. Я бы хотела сделать это вслух, но это настолько личное, что позволить слышать мой монолог кому-то еще, кроме папы, я не могу.

Я снова прошу у него прощения. За все, что натворила. Снова обещаю стать лучше, счастливее. Мне представляется его лицо, будто он слушает меня и улыбается. А в уголках его глаз собираются едва заметные морщинки. Я знаю, что он не злится на меня за мою глупость, наивность, взбалмошность. Я знаю, что он любит меня очень сильно. Такую, какая я есть. Несмотря ни на что.

По моим щекам градом катятся слезы, я делаю несколько шагов вперед и опускаюсь перед ним на колени. Обнимаю руками могилу, прижимаюсь щекой к прохладной земле, и закрываю глаза. Меня сотрясает от рыданий.

Спустя вечность я успокаиваюсь, но продолжаю лежать так, поглаживая пальцами холодный мрамор. Удивительно, что все это время даже не вспоминаю, что я не одна здесь. И лишь когда сзади ко мне прикасается чья-то рука, вздрагиваю, но не оборачиваюсь, потому что не хочу показывать Баженову свое заплаканное лицо.

— Ну все, хватит, Алена. Поехали домой, — глухо произносит он, обхватывая за плечи, и поднимая на ноги мое безвольное тело.

И в этот момент я вдруг понимаю, как хорошо, что он здесь со мной. Что, будь я одна, вряд ли смогла бы самостоятельно встать и уйти. Особенно, осознавая, что улетаю в чужую страну, чтобы больше не возвращаться. Какая же я глупая, я ведь не смогу не возвращаться.

Делаю шаг вперед и утыкаюсь лицом в грудь Косте, чтобы снова разрыдаться. Он обнимает и крепко прижимает к себе.

— Спасибо, что поехал со мной, — шепчу сквозь слезы.

Он ничего не отвечает, только опускает тяжелую ладонь мне на затылок и ласково проводит по волосам, а потом и по спине. И я вдруг чувствую такой прилив нежности и тепла к нему, что сложно выразить словами.

Когда мы возвращаемся в машину, он сам открывает мне дверь и помогает сесть, жестом указав водителю, чтобы садился за руль. После обходит машину и садится с другой стороны, но я тут же к нему придвигаюсь, чтобы вновь почувствовать его объятия. Я не хочу думать, как это выглядит со стороны, потому что они необходимы мне сейчас, как воздух. Он не возражает — и это главное. Даже наоборот, крепко прижимает к себе, снова гладит по голове, я чувствую его теплое дыхание прямо на затылке. А потом он прижимается к нему губами и оставляет едва ощутимый поцелуй. И что-то больно екает в груди в этот момент, и сердце начинает биться совсем иначе. Я тоже прижимаюсь к нему изо всех сил и закрываю глаза. Так мы едем всю дорогу. И меньше всего на свете мне хочется, чтобы мы приехали и это кончилось.

Но это, конечно, невозможно. Мне кажется, будто мы доезжаем слишком уж быстро, и от того, что вскоре придется прекратить объятия, грудь жжет горечью.

Машина плавно въезжает на территорию дома и тормозит у входа, но я так и не могу заставить себя от него оторваться.

— Я не буду спешить с отъездом, — тихо произношу ему в грудь, плотнее прижимая ладошки к его спине. — Сначала хочу вернуть себе свое имя, снова стать Аленой Дмитриевной Черных. Официально, я мертва, но, думаю, если подать заявление, что это ошибка, можно будет как-то…

— Я ведь сказал тебе, что это плохая идея, — обрывает меня Костя, отстранившись и строго посмотрев в глаза.

— Ну и что, мне все равно, — упрямо вздергиваю подбородок. — Я хочу носить папину фамилию, и отчество.

— Не получится. Забудь об этом. И Диме это не нужно.

— Это нужно мне!

Он ничего не отвечает, но его взгляд становится очень тяжелым. Я уже знаю, что он злится, чувствую это каждой клеточкой кожи. И вместе с ним злюсь сама. Не понимаю, что может помешать. Наверняка такие случаи встречаются, что человека посчитали мертвым по ошибке, и можно как-то откатить все назад. Неужели он не понимает, как это для меня важно?

— Ну почему я не могу даже попробовать это сделать, ты можешь объяснить? — тяжело вздохнув, спрашиваю с обидой.

Он молчит какое-то время, будто решая, стоит ли отвечать на мой вопрос, а потом внезапно обращается к водителю:

— Игорь, выйди. Потом машину отгонишь.

Когда мы остаемся в салоне одни, он начинает говорить, и с каждым новым произнесенным им словом я чувствую, как все сильнее у меня леденеют руки.

— Твои пальцы в ментовской базе числятся за Алёной Малининой. Если начнут устанавливать твою настоящую личность, это как минимум ещё два уголовных дела. Ты, наверное, не в курсе, кто лежит в твоей могиле вместо тебя?

Кажется, вся кровь отливает от моего лица и конечностей.

Нет. Этого не может быть.

Я думала, этот кошмар уже остался позади, но нет. Он всегда будет со мной. Всю мою жизнь. Алена Малинина лежит в моей могиле. Оснований не доверять словам Баженова, у меня нет. Вряд ли он сказал бы мне такое, если бы не был в этом уверен. Выходит, никто не делал этой девушке новых документов и не отправлял заграницу. Ее просто убили. И сожгли в той машине вместо меня.