Голос звучит неуверенно, с легким заиканием.

– Пойду поставлю это в машину и вернусь…

Она повторяет путь своего напарника и через несколько секунд появляется снова. Одна. С пустыми руками. Мужчина наверняка ждет на улице.

– Не знала, что ты здесь. Видела тебя на похоронах старика. Ты жутко красивая.

– …

– Язык проглотила?

– …

– Знаешь, это нелегко. Жизнь, она у всех трудная.

– …

– Скажешь, мы не знакомы. Ты просто была совсем маленькая и помнить не можешь.

Она садится ступенькой выше, закуривает «Житан» без фильтра. Огонек зажигалки на мгновение освещает ее лицо. Она в узких синих джинсах и короткой красной блузе, открывающей угловатые плечи. Напоминает мешок с костями. Под тонкой белой кожей на шее и руках проступают синие жилки.

– Мне пора. Нам еще ехать.

Она часто нервно затягивается, держа сигарету в пальцах с обкусанными до мяса ногтями.

– Не хотела никого встретить, особенно соседей…

Она тушит окурок о каблук старой туфли.

– У тебя тут друзья. Видела на кладбище, как они тебя за руки держали…

Женщина поднимается на ноги под изумленным взглядом Нины, хочет что-то сказать, передумывает, целует ее в щеку и торопится прочь. Через несколько секунд синий грузовичок, сдав задом, исчезает в ночи. Нина замечает профиль Марион на пассажирском сиденье, она опускает стекло, но на дочь не смотрит, даже не машет на прощание.

Потрясенная девушка понимает, что утром Марион была на кладбище, значит, они все разведали во время мессы, а потом мужчина ограбил дом.

Нина встает, шатаясь, как пьяная, и ее мучительно рвет на гортензии деда.

Она старушечьей походкой бредет к телефону, нажимает на кнопку повтора. Эмманюэль Дамамм отвечает мгновенно, как если бы спал с телефоном в руке.

– Забери меня! – молящим тоном произносит она.

– Где ты?

– У деда.

– Еду.

Нина поднимается к себе, смотрит на спящего Адриена. Мальчишка. Он вдруг кажется ей совсем молодым, наверное, потому, что сама она повзрослела в один миг. Сейчас Нине нужен кто-нибудь старше, она хочет забыть молодость, детство, прошлое. Не время думать о будущем. Они с Адриеном выросли калеками, он без отца, она без обоих родителей.

В глубине души Нина всегда надеялась, что мать не просто так бросила ее, что у нее были на то веские причины. Она была слишком молода, неопытна, одинока, напугана, потеряна, но однажды попросит прощения.

Как получилось, что молодая улыбчивая девочка, стоящая в окружении подруг на групповой школьной фотографии, превратилась в мерзкое существо, в преступницу?! Реальность трудно принять. Зачем она узнала мать, да еще при таких обстоятельствах? Женщина обворовала дом покойного отца, не дождавшись, когда его тело предадут земле. Что она станет делать со всем этим старьем? Продаст, чтобы выручить несколько франков? Откуда она узнала о смерти Пьера? Как можно вообще ничего не чувствовать к своему ребенку? Разговаривать с дочерью как со случайной знакомой, бывшей соседкой по лестничной клетке? Кто ее спутник? Муж? Любовник? Сутенер? Дилер?

Нина теперь жалеет, что не заговорила с ней, никак не отреагировала. Нужно было проколоть шины, позвонить в полицию, донести, ударить, оскорбить, закричать, а она повела себя как тряпичная кукла! Не задала даже главного вопроса, который терзает ее всю жизнь: «Кто мой отец?» Позволила Марион упорхнуть, как птице – вестнице несчастья.

С улицы доносится звук двигателя «Альпины» Маню.

Она бросает последний взгляд на Адриена с Паолой и выходит.

22:00.

24 декабря 2017

– Сырные птифуры, карпаччо из белых грибов, паштет La Bonne Foie[101]. Это к аперитиву. На обед суп-пюре из батата на кокосовом молоке, ризотто со сморчками и равиоли с трюфелями. Потом ассорти птифуров и меренговый торт с земляничным мороженым. Какое вино предпочитаешь, красное или белое?

– Ты псих.

– Возможно.

– Или гомик.

– Не исключено.

Нина выгружает на журнальный столик шампанское и бордо, шоколадные конфеты и подарочный пакет, поглядывая на роскошный стол, накрытый Ромэном в гостиной. Все выглядит очень красиво, утонченно и аппетитно. Одет он элегантно, в черные брюки и рубашку. Боб сидит у ног Нины и виляет хвостом. Она наклоняется, гладит его по спине.

– Подарок для меня? – хозяин кивает на пакет.

– Нет, для Боба, – шутит Нина. – Знаешь, все это прекрасно, но слишком уж… торжественно… Стол, приготовления… Я думала, мы съедим омлет у огня.

– В рождественский вечер? Да и камина у меня нет… О каком огне ты говоришь?!

Нина не может сдержать улыбку.

– Рождество для меня мало что значит, – признается она.

– Ты разве не католичка?

– Я сирота, разведенка, работаю в собачьем приюте… Не вижу, какую роль Иисус мог бы сыграть в моей истории… Поздно… К чему этот вопрос? Ты верующий?

– Агностик. Но раз уж в моей жизни материализовалась рождественская гостья, грех этим не воспользоваться.

– Почему ты не празднуешь с друзьями?

– Они люди семейные… – Ромэн улыбается и открывает бутылку розового Ruinart[102].

– А семья где?

– Родители живут в Австралии. Раз в два года я езжу к ним, так что тебе повезло… Или нет.

Он протягивает Нине бокал.

– За тебя.

– За тебя.

– Счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества.

* * *

В канун сочельника Луиза ужинает с родителями, двумя братьями, невестками и их детьми. Она их балует, особенно мать и племянников. Валентина Луиза всегда предпочитала остальным, но на количестве и качестве подарков это не отражается.

Иметь любимчиков – наследственная черта. В детстве Луизу называли «папиной крошкой» (сколько раз она слышала эти треклятые слова!), и ей всегда было неудобно перед Этьеном.

Несправедливо отдавать предпочтение одному ребенку, но любовь не знает компромиссов, а притворяться Марк не умеет. Иногда он пытается проявить интерес к жизни Этьена, задает вопрос о работе или просто о жизни, но мгновенно отступается, если сын притворяется глухим.