– А кто это – Надя Рушева? – поинтересовался Малахов.

– Вы не знаете? Была такая девочка в семидесятых годах, очень одаренная… Она рано умерла… – и женщина запнулась, точно у нее к горлу подступил ком.

– А может, нам издать Надин альбом? – поделился Виталий внезапно пришедшей в голову идеей. – Это ведь сейчас совсем несложно!

Девочка, казалось, не поверила своим ушам.

– Как это – издать альбом? – удивленно переспросила она.

– Ну так. Как делают все художники. Возьмем рисунки, которые ты сама выберешь, отпечатаем, соберем в книжку – и получится альбом. С твоей фотографией на обложке.

– Нет, правда? Вы не шутите? Вы можете так сделать?

– Ну конечно же. Я тебе это обещаю.

– Мама! Мама, ты слышала? У меня будет собственный альбом! С фотографией! Как у настоящих художников! – от радости Надя даже подпрыгнула, но тут же испуганно замерла на месте, побледнела, вся сжалась.

– Что? – кинулись к ней родители. – Плохо?

– Нет, ничего, – девочка вымученно улыбнулась и тут же вновь перевела взгляд на гостя. – Скажите, а можно будет?.. – и она засыпала его множеством вопросов, на которые он терпеливо, с улыбкой отвечал.

Надюшка сдержанно ликовала, ее мама растерянно улыбалась, отец хмурился. А Малахов вдруг ясно представил себе, как было бы здорово, если бы альбомы Нади Псаревой стали выходить регулярно, скажем, раз в год. Девочка бы росла, и фотографии на обложке менялись бы по мере ее взросления…

Когда Надя, выспросив все, что ее интересовало, ушла в комнату смотреть какую-то телепередачу, Виталий поднялся из-за стола.

– Спасибо за хлеб, за соль, за приют, – сказал он. – И вот еще что… Я думаю, компания «Мит-сити» вполне в состоянии оплатить операцию Нади. В качестве компенсации бывшему сотруднику за ошибочное и несправедливое увольнение.

Сергей и Ольга, как по команде, уставились на него.

– Что-что? – спросили они хором.

– Мне нужен будет номер счета, – продолжал Малахов. – Дайте мне его прямо сейчас, я позвоню в контору, чтобы деньги перевели как можно скорее. Да, Сергей, кстати, а не засиделся ли ты дома? Могу помочь тебе с устройством на работу. Ко мне ты, думаю, не пойдешь, но один из моих приятелей, Борька Егорин, как раз ищет персонального водителя. Вот тебе его телефон, скажешь, что…

Договорить он не успел. Леля вдруг издала странный возглас, то ли вскрикнула, то ли всхлипнула, зарыдала и упала ему в ноги, прямо на рваный линолеум. Пластиковая заколка отскочила куда-то под холодильник, и ничем не сдерживаемые великолепные светлые волосы густо рассыпались по плечам.

Выйдя на улицу, Виталий с удивлением обнаружил, что, оказывается, прошел дождь. Отдаленный район утопал в зелени, запах влажной земли, молодой травы, свежих листьев был настолько силен, что Малахов даже остановился на несколько минут, вдыхая полной грудью и наслаждаясь ароматом весны.

«Господи, такое ощущение, что жизнь ко мне возвращается…» – вдруг подумал Виталий. Но он, конечно, помнил, что это было совсем не так…

Весь следующий день, возможно, последний в своей жизни, Малахов провел с собственной дочерью.

– О, да у тебя новая прическа! – отметил он, когда девушка утром села к нему в машину. – Здорово! Тебе идет.

– Правда? – просияла Долька, глаза-виноградины так и засветились. Она и впрямь выглядела по-другому – волосы, раньше растрепанные, в беспорядке падавшие ей на плечи и свисавшие далеко на спину, теперь потеряли почти половину своей длины и приобрели аккуратный, ухоженный вид. – Это я на праздники, пока вас не было, сходила к Лане в салон и поменяла имидж.

– А я и не знал, что ты пользуешься услугами ее салона, – этот факт почему-то обрадовал Виталия. Точно это был пусть слабенький, но все же лучик тепла, которое со временем – кто знает? – способно будет растопить лед в отношениях между матерью и дочерью.

– Ну а какой смысл нести деньги на сторону, когда в семье есть собственный салон красоты? – отвечала практичная Долька. – Тебе честно нравится?

– Честно. Очень-очень.

Сначала они отправились к ней в институт, на семинар поэзии. Малахов, отчего-то робея и смущаясь, прошел вместе со студентами в аудиторию, забрался на последний ряд и слушал оттуда, как Долька читает собравшимся свои новые стихи. Девочка держалась уверенно, читала хорошо, и стихотворения, с точки зрения Виталия, были прекрасными. Особенно ему понравилось одно:

Осень пришла не стучась в мой дом,

Забыв о желаниях моих.

В сердце вновь прогремело как гром

Прикосновение пальцев твоих.

Милый мой, ласковый друг,

Прости мне ошибки, прости,

Не выпускай из кольца твоих рук

И в сердце свое впусти.

И не нарушив покой,

В нем я останусь навек…

Бог мой, спасибо за все,

Славный мой человек.

Потом слово взял руководитель мастер-класса и красивым, хорошо поставленным голосом разбирал Долькино творчество, много придирался и критиковал, но больше хвалил. Мэтр, известный поэт и переводчик, на вид был строг, седобород, опирался на массивную палку и походил на Деда Мороза – но не того доброго красноносого старичка, который приходит к детям на елки с большим мешком, а на персонажа языческих сказаний, сурового властителя зимы, кто может и одарить, наградив по справедливости, но чаще гневается и застуживает бедных путников до смерти. Слышать похвалы из уст такого человека было вдвойне приятно. Виталий застыл на своей «камчатке», боясь даже пошевелиться, и сердце его так и распирало от радости и гордости за дочь.

Потом они вместе покинули полные толчеи и веселого шума узкие коридоры института и отправились обедать в ресторанчик «Дрова», находившийся в подвале того же здания – Дома журналиста. Не сговариваясь, оба выбрали шведский стол, наелись до отвала и поехали «растрясать желудки» в Коломенское. Это было одно из самых любимых мест их прогулок еще со времен Долькиного детства.

Девушка щебетала о своих делах, о преподавателях, сокурсниках, о будущей публикации в институтском альманахе, Малахов уклончиво рассказал о покупке дома и, гораздо подробнее, – о Сергее, его дочери Надежде и ее рисунках. Долька приняла эту историю очень близко к сердцу.

– Надо же! Я его помню, Сергея. Кажется, даже знала, что у него что-то неладно с девочкой, но и представить не могла, что до такой степени… А ты… Какой же ты молодец, Вит! Ну просто благородный герой.

– Да ладно тебе, – отмахнулся Малахов.

Гуляя, они добрели до одного из самых красивых мест Коломенского – старинной церкви на холме, и поднялись по высокой лестнице. Дольке всегда нравился находящийся рядом с храмом старый погост, а Виталия, которому в последнее время кладбищ было более чем достаточно, вдруг неудержимо потянуло в церковь.