Джой сощурилась и потянулась за биноклем, настраивая его на резкость. Между местом вечерней стоянки и тем привалом, который они только что покинули, всюду был лес, поднимаясь то здесь, то там мягкими линиями холмов. Хребет гор, который им предстоит пересечь, спускался в середину ущелья — место куда более легкопроходимое, чем высокие пики с двух сторон. Но даже эти неприступные стражи были карликами, по сравнению с некоторыми вершинами горной цепи, лежащей за ними.

— Почти весь завтрашний день мы потратим на переход, и привал будет только после того, как мы окажемся на той стороне, — больше он ничего не добавил, согнувшись под весом своего рюкзака и быстро окидывая ее оценивающим взглядом, перед тем как задать темп.

Восстановившая силы завтраком и глубоким ночным сном Джой чувствовала себя более чем готовой бросить вызов предстоящему дню. Она с интересом слушала редкие комментарии Люка по поводу маршрута, которым они следовали, и по поводу животных и растений, которые им попадались на пути. Они удивились осторожной юркой рыжей лисе, что пересекла тропинку — размытое оранжевое пятнышко среди зеленого и коричневого леса. Барибалы[1]поглощали осенние ягоды, нагуливая жир на зиму. Люк и Джой почтительно обошли их стороной. Животные здесь не сильно опасались человека, даже чернохвостый олень на негнущихся ножках приостановился, чтобы посмотреть, как они пересекают луг, перед тем как умчаться прочь.

И Люк был частью всего этого так же, как любое из животных, с которыми они повстречались. Это был его мир, а не тот, где господствует остальное человечество. Джой попробовала представить Люка среди высоких небоскребов и не смогла.

Было далеко за полдень, когда они начали постепенный подъем по той стороне хребта, который отмечал проход через горы. Джой чувствовала нагрузку на свои мышцы, преодолевая силу тяжести, теперь она была рада, что Люк настоял на том, чтобы нести большую часть груза.

Когда Люк объявил привал на ночь, у нее вырвался громкий вздох облегчения, и Джой, освободившись от своего рюкзака, повалилась рядом с поклажей. Люк выглядел таким же незапыхавшимся, как если бы совершил полукилометровую прогулку; его внешность ничуть не пострадала от того, что он провел в пути два дня.

Джой вздохнула и подумала о зеркале. Она почти боялась того, что может увидеть в нем, а еще больше боялась того, что в данный момент ее видел Люк. Как будто прочитав ее мысли, он повернулся и посмотрел на нее. В его глазах не отражалось и доли критики, они почти блестели весельем.

— Я разожгу огонь и подогрею воду. Тут есть ручей, который впадает в прудик как раз за теми деревьями, ты можешь воспользоваться им, но я очень попрошу тебя не брать мыло. Даже это может загрязнить воду.

Хотя его тон был серьезен, как это было всегда, когда он обсуждал такие вещи, но в глазах светилось дружелюбие. Джой передернуло от зуда, который, казалось, мгновенно распространился по всей поверхности кожи головы.

— Думаю, что выгляжу просто ужасно, не так ли? — сказала она, скривившись и потянув за совсем расплетенную косу.

Он хмыкнул.

— Ужасно? Только не ты. Ты прекрасно держишься на протяжении всего нашего путешествия, — его глаза пристально окинули ее, пройдясь по всему телу, отчего она напряглась и задрожала.

— По сравнению с кем? — не задумываясь, спросила она.

— Э… — он отвернулся, внезапно проявив интерес к вещам из рюкзака, — не может быть никакого сравнения.

Природное обаяние, с которым он произнес последние слова, напомнило ей их первую встречу, его попытки преследовать ее, как очередную женщину, которую хотел уложить в постель. Эти противоречия были для нее не вполне понятны.

Что—то заставило ее отказаться от осторожности.

— Ты никогда не упоминал о своем происхождении, Люк. Или о прошлом.

Он поднял глаза, и на лице появился первый признак недовольства — сдвинутые брови.

— Почти нечего рассказывать, — пожал он плечами. — Это неважно.

— Не согласна, — Джой встала и отряхнула грязь с брюк. — Есть много чего, что я не понимаю в тебе, Люк. И мне бы хотелось разобраться, — проигнорировав предупреждение, которое прозвучало в ее сердце, и жар, который румянцем выступил на ее щеках, Джой осознано кинулась в омут с головой. — Возможно потому, что мне не нравятся тайны. Но так как мы некоторое время будем находиться вместе, я думаю, было бы разумно узнать друг о друге больше. Как ты считаешь?

— Разумно? — Люк задал вопрос почти насмешливо, но насмехался он над собой или над ней, Джой так и не поняла. — Разве здравый смысл имеет к этому отношение?

Внезапно он обратил на нее всю силу своего завораживающего взгляда, и она почувствовала себя в его власти. А потом он освободил ее, почти сразу, пока она не успела догадаться, что происходит. Джой одернула себя.

— Не знаю, как тебе это удается, Люк. Но это только усиливает желание знать больше. Я люблю знать, с чем имею дело. И с кем.

Он встал. В руках у него была веревка.

— Не забыла ли ты, Джой, что это — деловые отношения? Я доставляю тебя к нужному месту, и, когда дело будет сделано, ты покинешь город. Эта договоренность, казалось, удовлетворяла тебя, когда мы вышли. Не вижу, чтобы что—то изменилось, — отвернувшись, он зашагал по каменистому участку, чтобы прикрепить веревку между двумя крепкими молодыми деревьями. Джой почувствовала, как в ней разгорается пожар гнева, который вынудил ее последовать за ним.

— Деловые отношения. И, ты думаешь, это — все, что есть между нами? — ужасаясь собственным словам, Джой остановилась, как вкопанная, но было слишком поздно. Он повернулся к ней лицом, и былой страх, холодный и примитивный, вернулся с прежней силой.

— Я думал, ты понимаешь, Джой, что между нами ничего нет и быть не может, — он сделал резкое движение, предупреждая ее протест, который непроизвольно рос в ней. — Никаких вопросов. Я не смогу на них ответить, — его лицо исказила краткая вспышка боли. — Пока ты не покинешь мою землю, для нас двоих не будет покоя. Ты разве не понимаешь?

В тишине, которая последовала, Джой постаралась собрать воедино поток мыслей, чувств и воспоминаний в некую вразумительную картину. Не было никакого смысла, и его слова так ничего и не разъясняли. Вообще ничего.

— Я не понимаю, — тихо сказала она, наконец. — Я ничегошеньки не понимаю и тебя, в том числе. Ты не потрудился объяснить. Почему в городе ты преследуешь меня, а затем поступаешь так, как это было в хижине? Почему? Почему я стала настолько отталкивающей для тебя сейчас, что ты хочешь поскорее избавиться от меня? Не находишь ли ты, что должен оказать мне любезность и объясниться?