Но уже утром нас отрезвили поднявшиеся на нашем пути непроходимые горы. Мы потели и пыхтели, взбираясь на крутые склоны, как две запряженные в плуг клячи. С этим можно было бы смириться, если бы этот труд окупался быстрым продвижением! Каждое ущелье, каждый крутой подъем и не менее крутой спуск, каждая задержка в незнакомой местности отнимали у нас массу драгоценного времени и страшно нас огорчали.

— Чего мы этим добились? — спросил как-то раз Бернд, когда мы добрались до очередной вершины и смотрели на раскинувшуюся внизу равнину. — Ничего мы не добились! Ни-че-го! Надо было идти по равнине — мы впятеро сократили бы путь!

Он был прав. Может быть, мы проявили излишнюю осторожность? Это была уже не осторожность, а страх.

И что же мы сделали? Мы проявили преступное легкомыслие, поддались соблазну и спустились на дорогу. Мы были одержимы стремлением проходить каждый день внушительный отрезок пути и уже прикидывали, когда достигнем границ Германии. Здравый смысл улетучился вместе с потом. Как же хорошо идти по дороге — легко, быстро, без задержек и остановок. Деревни мы обходили, но недалеко. Делая крюк, мы слышали кудахтанье кур в курятниках.

Смейся, Бернд, смейся! Тогда ты еще не подозревал, что нас ждало. В двадцати шагах от нас, на дороге вдруг — неизвестно откуда — появился русский! Мы побледнели как полотно. Это был не просто русский. Это был, наверное, одиночный патруль. Русский спокойно ждал, когда мы подойдем. Сейчас будет проверка документов и короткий допрос.

— Что делать? Назад! — шепнул я Бернду одним углом рта, схватил его за рукав и потащил за собой. — Что случилось?

— Пока ничего. Пока ничего, идем скорее, идем же… Ну вот, дождались.

— Стой! Мы идем дальше, ускоряя шаг.

— Стой! Стой! Слова, как выстрелы, били нам в спину.

— Только не оборачиваться! — прорычал я, не разжимая губ.

— Стой! Стой!!

Мы бросились бежать, петляя, как зайцы, и принялись стремительно взбираться вверх по склону, чтобы укрыться в лесной чаще.

— Он бежит за нами, — задыхаясь, выдавил Бернд.

Оглянувшись, мы увидели, как русский бежит за нами по дороге.

— Стой! Стой! Мы бегом поднимались по склону, задыхаясь и теряя силы.

Русский не полез за нами в гору. Он даже не стал стрелять. Какой добродушный русский! Наверное, он просто смеялся над нами. Собственно, какое ему было дело до двух румынских бродяг? Стрельба добавила бы ему лишних хлопот.

Как две загнанные собаки, мы, углубившись в лес, упали на землю. Мы и в самом деле перестали быть людьми, превратившись в затравленных зверей. Один из нас сказал:

— Никогда больше мы этого не сделаем!

Второй промолчал, почесываясь.

В тот день мы хорошо отдохнули. Я и сейчас отчетливо представляю себе эту лесную полянку. Рядом журчал ручей, с неба жарко светило солнце. Мы напились, смыли с лиц пот и улеглись на траву. Славки и дрозды смотрели на нас с веток сквозь свежую листву. «Да мы уже позеленели, — говорил я им, — разве вы не видите, что мы тоже распустились и позеленели? Вы что, сомневаетесь — да нет же, смотрите внимательно — я же вижу», — тихо, вполголоса, отвечал я на их безмолвный вопрос. Ноги гудели, им нужен был отдых, и я снял опинчи. Бернд последовал моему примеру. Ах, теперь стало еще лучше — трава, смеясь, щекотала нам пятки. Мы опустили ноги в ручей. Чудесно! Холодная вода, журча, уносила усталость и боль. На солнце ноги быстро высохли. Но, попытавшись снова обуться, мы выяснили, что ноги отказываются влезать в опинчи. Ноги сильно отекли, а подошвы во многих местах покрылись пузырями, отзываясь болью при малейшем надавливании. Дальше мы пошли босиком, держа обувь в руках. Но хватило нас ненадолго, и вскоре мы, кряхтя, снова натянули на ноги опинчи.

По дороге мы справлялись у крестьян, правильно ли мы идем к нашей сегодняшней промежуточной цели. Я записал на клочке бумаги название населенного пункта, найденное в атласе сына кузнеца. Конечно, это были города, но крестьяне показывали путь через близлежащие деревни, и так нам удалось сохранить верный курс. Конечно, мы спрашивали людей довольно часто, чтобы избежать ошибок и при надобности скорректировать маршрут. При этом мы всегда спрашивали, где стоят русские и где много жандармов. Подходили мы только к одиночным крестьянам, когда поблизости не видели других людей. Мы не встретили ни одного человека, который был бы к нам недоброжелательно настроен. Ненависть к русским была очень велика, люди радовались нашему успешному побегу, желали нам счастья, говорили: «Bun! Sănătate!» — и при этом приветливо смеялись. О вы, добрые румынские крестьяне! Вы, люди в кэтчулэ и опинчах! Познакомившись с вами, мы полюбили вас на всю жизнь!

Ночь мы провели на сеновале какой-то стоявшей на отшибе усадьбы. Но знаете, что дала нам крестьянка, пустившая нас на ночлег, что она сунула нам в руки, прежде чем мы отправились в сарай? Она дала нам отличный белый хлеб — это был даже не хлеб, а большой сладкий пасхальный кулич! Крестьянка только что его испекла — он был свеж и невероятно вкусен. Да что там, он был еще теплый. Господи, да ведь через несколько дней Пасха! Мы и забыли о ней.

Сидя в темноте на чердаке сеновала, в сушилке, мы с наслаждением жевали кулич. Благочестие пошло нам на пользу — в ту ночь мы спали как убитые.

На следующий день — это была Страстная пятница — рассвет застал нас возле города Одорхея. Туман размывал и сглаживал его контуры, придавая мирному городку облик устрашающий и угрожающий. Мимо него мы едва ли не ползли. Но на пути мы не встретили ни единой живой души. На растущих в пригороде деревьях важно сидели вороны. Было по-утреннему прохладно. Город мирно спал. Мы сэкономили много времени, пройдя непосредственно рядом с городом, и вскоре он уже остался далеко позади. В тот день мы прошли около сорока километров. Потом был следующий день, а потом наступила Пасха. Пасха! Святой день, праздник любви, праздник нашего Господа! Я хочу спросить тебя, Бернд, чувствовали ли мы когда-нибудь еще всю глубину и значимость этого праздника с такой силой, как тогда в Румынии? Разве не поняли мы тогда впервые, что по-настоящему значит Пасха? Что было, когда мы, протаскавшись весь день на стертых в кровь ногах, свернули с тайных лесных тропинок в долину? Мы увидели людей, шедших в храм Божий, они шли из своих бедных домов, спускаясь по склонам, — мужчины в праздничных хайнэ и девушки в ярких платьях. Размеренным или скорым шагом шли они по полю в деревню, к церкви. Мы прислушались к колокольному звону. Чем отдавался этот бронзовый звон в наших сердцах? Мир стал красивее, засияв новыми красками. Мы стали видеть то, чего раньше просто не замечали. Разве это случайность, что ты вдруг разглядел львиный зев или сорвал красный кольник? Внизу, на равнине буйствовали краски лугов. Луга стали белыми от цветов. Это цветы, Бернд, цветы! Снег сошел, это же настоящая Пасха!

Мы спускались вниз, чувствуя прилив сил: князья в лохмотьях и опорках. Мы вернемся на родину, сегодня мы окончательно в этом удостоверились. Все будет хорошо, мы преодолеем все беды и препятствия. Вечером мы присоединились к компании лесорубов. Мы ели куличи и запивали их молоком.