Кто был этот человек? В любом случае он представлял для нас опасность. Мы подумали, что едва ли что-нибудь случится, пока он сидит здесь. Хуже будет, когда он уйдет. Вот тогда-то нам придется поостеречься. Мы решили уйти сразу же после его ухода, чтобы скрыться в ночной тьме и запутать следы. Тон разговора постепенно смягчился. Субъект с тонкими усиками получил стакан водки и бутерброд с большим куском ветчины. Мужчина выпил, закусил, потом достал из кармана носовой платок и вытер губы. Носовой платок! Нет, он точно был не крестьянин! Носового платка не было даже у господина Шиньи. Мужчина вышел. Мы тут же поднялись и знаками объяснили кузнецу, что уходим.

— С вами ничего не случится, — ответил он нам. — Можете спокойно оставаться на ночлег.

Можно ли было ему доверять? Жена кузнеца выглядела испуганной, видимо, она до сих пор не могла прийти в себя. Помедлив, мы все же пошли за кузнецом, который пересек двор и подвел нас к сараю, который запирался изнутри на щеколду. Кроме того, в сарае был другой выход, через который, в случае необходимости, мы могли выйти прямо в широкое поле. Там мы и остались. В дом мы больше не вернулись. Правда, мы поинтересовались, кто был тот человек.

— Коммунист, — ответил кузнец.

Я вспомнил слова старика Софуса, который говорил нам о фанатичных коммунистах, которых можно найти во многих деревнях, в том числе и в этой.

— Берегитесь! — сказал он. — Берегитесь, чтобы не попасть к ним в руки! Они ненавидят и преследуют немцев.

Видимо, только авторитет кузнеца уберег нас от задержания. Если вдруг залают собаки, то мы выберемся через дыру в задней стене сарая и окажемся на свободе. Жандармов в деревне не было — об этом нам сказал Шинья.

Немного успокоившись, мы закрылись на засов и улеглись на солому. Кузнец попросил нас уйти на рассвете, пообещав разбудить.

Мы быстро уснули. Наверное, Бернду снилась Мария. Мне же всю ночь снились кошмары — у меня на груди непрерывно вальсировали огромные, тяжелые, душившие меня горы, а в голове носились бурные шумные потоки. Слишком внимательно изучал я вечером карту.

* * *

Мы оставили деревню далеко позади задолго до рассвета. Справа, как большой спящий зверь, раскинулся какой-то город, который мы обошли стороной. Мы шли по полям. По пути нам пришлось преодолеть глубокую котловину. Я до сих пор явственно вижу перед собой тот ландшафт. Я вижу засеянные поля, деревья и кусты; вижу следы телег и лежащие вдали деревни. Я вижу краски утра, его серебристую свежесть. К нашим опинчам липла крутая черная грязь. Мы шли тяжело, но уверенно переставляя ноги. Впереди была наша цель — горы. Мы достигли этой цели до того, как первый крестьянин успел впрячь в плуг быков. Но отдыхать мы не стали. Мы шли, шли и шли до тех пор, пока не наступил полдень. У какого-то родника мы остановились, сели, сняли обувь и портянки, перекусили хлебом, немного отдохнули и пошли дальше. День был дан нам для одного — для того, чтобы без остановки идти, идти вперед и только вперед. Мы оставили нашу зимнюю квартиру. Борьба началась! Перед нашими глазами маячила лишь одна цель — Германия! Я не стану сейчас задерживаться на подробностях, рассказывать об ущельях, которые нам пришлось преодолевать, о ручьях, перейденных нами вброд, о многочисленных опасностях и препятствиях, с которыми нам пришлось столкнуться. Надо двигаться дальше, дальше, ибо стремление вперед и сейчас подталкивает меня. Мимо пролетают картины былого. Проклятье, какой крутой склон! Его придется обойти. Сколько времени мы потеряем. А там ручей! Нет, это не ручей, это маленькая речка, узкий бурлящий поток! Ни мостков, ни бревна! Мы сбрасываем опинчи, закатываем штанины. Ледяная вода доходит до середины бедра! Мы промокли до нитки, но зато препятствие осталось за плечами. Санаторий! Ты помнишь этот санаторий, Бернд? Санаторий среди глухого леса. Он возник в отдалении внезапно, как призрак. Нас охватило неуемное любопытство, и мы поспешили к нему. В санатории было пусто. Здесь не было ни одного человека. Стекла в окнах выбиты, дома на одной стороне разрушены. Мы медленно пересекли извилистую дорогу, которая вела сюда из долины. Санаторий был мертв. В лесу мы увидели сгоревший танк. Повсюду валялось заржавевшее оружие, осколки снарядов и гранат.

Здесь шли жестокие бои. Под буками мы обнаружили ряд крестов. Сколоченные из суковатых ветвей, они косо торчали из земли. Дерево уже начало подгнивать. Могильных холмов не было. Недалеко от крестов я нашел заржавевшую немецкую каску. Я поднял ее и увидел пулевое отверстие.

— Смотри, Бернд! — сказал я другу и показал ему отверстие.

Мы подошли к одному из крестов и надели на него каску.

Остановлюсь лишь на двух картинах, двух воспоминаниях того дня. Собственно, день уже закончился, на землю опустился вечер. Где провести ночь? Вопреки всем нашим планам и предостережениям добрых людей, мы решили переночевать в деревне. В деревне, где стояли русские! Но так уж вышло: темнота наступила очень быстро, застав нас почти врасплох. Рядом не было ни одного домишка, но недалеко находилась деревня. Нам повезло, по дороге мы встретили крестьянина, между прочим румына, доброго, простодушного парня. Объясняться с ним нам было легко. Благослови Бог этого милого человека! Он так искренне ругал русских, которые увели у него последнюю скотину, что мы не раздумывая пошли с ним. Он привел нас в дом родственников своей жены, в дом, стоявший у самой околицы. Сам он жил в центре, но туда он отвести нас не мог, так как мы наверняка напоролись бы на русских. Мы очень хорошо поняли эту предосторожность.

Мамалыга! Золотисто-желтые зернышки пахнущей кукурузой восхитительной мамалыги! Как же много любви все же осталось в людях! Сытые и согретые, мы безмятежно заснули у печки.

Венера только что взошла, когда мы, осторожно открыв ворота, вышли в дышавшие прохладой поля. Широко шагая, мы устремились вперед по мокрым от росы лугам. Надо было спешить; надо было до рассвета перейти через мост. Нам сказали, что мы дойдем до него через полчаса. Нам надо было непременно попасть на мост, потому что широкая река, через которую он был переброшен, запирала нам дальнейшее продвижение. Возле моста располагалась лесопилка, и русские с утра начинали возить отсюда древесину на своих машинах, которую затем увозили неизвестно куда. Русские воруют древесину, жаловались крестьяне, но никто не может с этим ничего поделать. Мы и спешили, чтобы не столкнуться нос к носу с русскими. Ох уж эта грязь, которая тяжелыми комьями липла к ногам! Снова утренние сумерки, снова холод под тускнеющими звездами! Но вот и мост! Мы замедлили шаг и осторожно приблизились к мосту. На лесопилке было тихо, над рекой стлался туман. Вперед! Медленно, крадучись, почти на цыпочках шли мы по бревнам настила. Отчего этот мост такой длинный, думал я, отчего он такой длинный? Но он не был длинным, и вскоре мы уже были на противоположной стороне реки. За спиной залаяла собака, стерегущая лесопилку. Больше ни звука. Стояла оглушительная тишина.

К восходу солнца мы снова углубились в поля. Без всяких происшествий мы преодолели это препятствие, большое, значительное препятствие! Мы удачно перешли реку, которую невозможно было перейти вброд, и при этом не потеряли ни минуты драгоценного времени. Мы буквально перелетели через реку — как на крыльях! Я не помню названия той реки, да, собственно, не знал его и тогда. Она не шире Нейссе в Бранденбурге, но не была такой спокойной и плавной. Между нами и Фокшанами возник первый серьезный барьер. Это был наш действительно настоящий успех, невероятно нас вдохновивший.