Домой они шли молча.

На следующий день ближе к обеду Сэймэй и Акитада подошли к задней калитке особняка Татибаны. Утренние походы в баню отвлекали Акитаду не только от занятий палочным боем, но и от работы. Испытывая усталость и чувство вины, он с трудом держал себя в руках и словом не обмолвился с мальчиком Дзюндзиро, который впустил их.

По дороге к кабинету Дзюндзиро шагал рядом, вопросительно поглядывая на Акитаду. У крыльца тот оглянулся и сухо сказал:

— Ты нам не понадобишься, но хозяйке о нашем приходе не говори.

Он беспокойно взглянул на дом, мирно дремлющий посреди пустынного сада. Снег порядком подтаял — остался только под кустами да на северной стороне здания. У Акитады не было ни малейшею желания встречаться с этой зимней бабочкой.

— Монахов здесь больше нет, — сообщил Дзюндзиро.

— Очень хорошо, — сдержанно отозвался Акитада, занося ногу на ступеньку.

— Может, принести вам чаю и жаровню?

— Нет, спасибо. Мы пробудем здесь недолго.

Мальчик собрался уходить, а Акитада с Сэймэем уселись на веранде, чтобы снять обувь. Но тут Дзюндзиро обернулся и спросил:

— Вы арестовали капитана?

— Капитана? — удивился Акитада и тут же вспомнил, что говорила мать мальчика. — Нет, капитана Юкинари не было в городе в ту ночь, когда убили твоего хозяина.

Глаза Дзюндзиро округлились.

— Но кто же это мог быть?

— Твоя мать обозналась.

Мальчишка вспыхнул.

— Моя мать не могла обознаться. Я скоро вернусь. — И убежал.

Акитада со вздохом поднялся.

— Пошли, Сэймэй. Займемся делом.

Они перебирали и изучали документы, когда Дзюндзиро появился снова. Глазенки его горели упрямством.

— Моя мать говорит, что узнала шлем капитана. На нем красная тесьма и серебряная кайма по кругу. Мать хорошо запомнила, потому что красный шлем ярко выделялся на фоне синего платья.

Изумленный Акитада отложил в сторону бумаги.

— Синее платье, говоришь? А с чего это капитану надевать шлем с синим штатским платьем? Ведь тогда ему полагалось бы быть в военной форме, то есть в доспехах. — Растирая ноющую шею, он пристально смотрел на мальчика.

У озадаченного Дзюндзиро отвисла челюсть.

— Верно! — просиял он. — Я рад, что это оказался другой. — И снова убежал.

Недоуменно покачав головой. Акитада поморщился от боли и вернулся к работе. Они управились до обеда и возвратились в гостиницу, но Акитада едва притронулся к еде.

— Среди бумаг Татибаны мы ничего не нашли, — сообщил он Торе. Или князь был слишком осторожен и ничего не записывал, или убийца унес уличающие документы с собой.

Тора только кивнул и подошел к Сэймэю, под руководством которого упражнялся в чистописании.

— А ну-ка, вы оба, слушайте внимательно! — рявкнул на них раздраженный Акитада. Голова его гудела после вчерашних излишеств. — Давайте-ка поразмышляем над этим убийством. Началось все с того, что князь Татибана тайком от всех пригласил меня к себе. По-видимому, он располагал какой-то опасной тайной, которую хотел поверить мне и боялся сообщить кому-то из присутствовавших. Мотосукэ и Юкинари мы исключили из числа подозреваемых; стало быть, остаются Дзото и Икэда.

— Думаю, они замешаны здесь оба. — Непринужденно рыгнув, Тора растянулся на спине, скрестив руки под затылком. — Один подонок развлекается с мальчиками и хоронит заживо старых монахов, а другой просто мошенник. С меня, например, этого достаточно.

— Глупости ты говоришь, — вмешался Сэймэй. — Как они могут быть виновны в одном и том же преступлении? — Он налил Акитаде чашку чаю.

— А винца больше нету? — поинтересовался Тора, перекатываясь на живот.

— Больно много пьешь, — заметил ему Сэймэй. — От вина у тебя голова пустеет и ты несешь глупости. И изволь сесть нормально в присутствии хозяина.

Тора сменил позу.

— А что такого глупого было в моих словах, что префект и настоятель замешаны оба?

Акитада растирал виски. К расстройству желудка прибавилась еще и головная боль. Он не знал, к чему отнести это недомогание — то ли к ночным приключениям в монастыре, то ли к любовным упражнениям с Аяко. Прогнав от себя эти мысли, он сказал:

— В некотором роде Тора прав. Из этой парочки могли бы получиться прекрасные союзники. У Дзото люди, а у Икэды все сведения о караване.

— Вот так-то, старик! — воскликнул довольный Тора.

— Даже слепая черепаха нет-нет да и наткнется на спасительную щепочку, — съязвил в ответ Сэймэй.

— Но это ничего не дает нам по убийству Татибаны, — продолжал Акитада. — Ни улик, ни доказательств, необходимых для ареста обоих.

— Может, кто-то умышленно надел капитанский шлем? — предположил Сэймэй. — Это, кстати, идеальный способ скрыть бритую монашескую голову.

Акитада вспомнил свиток Отоми и кивнул.

— Возможно, дама развлекалась с любовником и муж их застукал, — предположил он. — Только Дзото как-то мало подходит на роль тайного любовника. — Он порылся в ящичке в поисках зеленого черепка, обнаруженного в волосах Татибаны, и наткнулся на какой-то мелкий твердый предмет. Это оказался синенький цветочек с подноса лоточника.

Как давно это было! Интересно, зачем он оставил этот бесполезный осколок? Но пальцы снова коснулись цветка, и у Акитады возникло ощущение, что тот имеет какую-то значимость. Он взял его в руки. Похоже, вьюнок сделан из чистого золота и покрыт эмалью — техника необычная и скорее всего заимствована за морями. Акитада понятия не имел, откуда мог взяться этот цветок. Допустим, откололся от какой-то церковной статуи. А если так, то какое отношение имеет к Дзото и караванам с церковными ценностями?

— Сэймэй, ты помнишь эту безделушку? — спросил он.

Старик пригляделся.

— Вы заплатили тому проныре слишком большие деньги за этот хлам.

Акитада убрал цветок в ящичек.

— Я хочу, чтобы вы с Торой сходили на рынок. Служанка в трактире, помнится, прикипела к тебе душой, особенно когда я ей вручил весь этот, как ты говоришь, хлам. Вот и поинтересуйся, не знает ли она, где живет этот проныра. Может, он частенько к ним заходит. А уж тогда найди его и спроси, где он взял этот цветок.

Лицо у Сэймэя вытянулось.

— Господин, а нельзя ли Торе пойти одному?

— Прости, старина, но ты единственный можешь узнать в лицо этого лоточника. Гора-то в это время гонялся за Отоми и двумя монахами. — И, видя страх в глазах Сэймэя уже мягче прибавил: — Я бы не стал тебя просить, если бы это не было так важно.