Филипп остановился рядом с горой ящиков. Их уже перегружал на подводу покупатель. Рядом стоял тамплиер и записывал: кому, сколько и что именно продано. А торговец называл:

– Здесь имбирь, корица, тмин, розовое масло. Вес – двадцать мааров или десять ливров. Впрочем, вот весы.

Тамплиеры, ибо это было их прерогативой, все тщательно взвешивали и фиксировали. Что нужно – отправляли в королевский дворец. В частности – загромыхали колесами в сторону моста Менял обозы с шубами из горностая, куницы, зайца и белки. Все это отправляли сюда крестоносцы, торговавшие с далекой Русью. А из Азии купцы привезли для знати ткани из верблюжьей шерсти.

– Точно на рынке! – восклицал король, с интересом разглядывая товары. – Нет, ей-богу, устрою ярмарку в Сен-Жермене – с играми, развлечениями. Немалый доход потечет в казну.

Поодаль тамплиер подсчитывал и переписывал слитки металлов: олова, меди, латуни. Двое других вели учет бараньим и оленьим шкурам. Остальным выпало возиться с солониной, сыром, маслом, изюмом, чашками, веревками и т. п.

И, как всегда в таких случаях, в толпе роями носились слухи. Рассказывали – кто, где и что наблюдал, чему был свидетелем. Какой-то рыбник уверял, что своими глазами видел осетра размером с лошадь. Где же это? Близ Мелена; еле вытащили на берег. Другие видели, как рыцари грабили монастыри, а бедные монахи разбегались в разные стороны.

Но вот еще весть… тайная, страшная. Женщина рассказывала. Ее тесно обступили, молча слушали, поглядывая туда, куда она время от времени показывала рукой. И тут до короля и его спутников донеслось слово, которого боялись, услышав которое божились истово, а потом стремились скорее уйти:

– Еретики…

Все трое, переглянувшись, поспешили туда, где образовался кружок любопытных. Бильжо, увидев, заторопился следом.

– Так это, говоришь, было в Труа? – спросил женщину один из слушателей.

– Ну да, оттуда ведь плыли к Парижу, – продолжала она. – Только раньше-то – жители сами говорили – никогда у них еретиков не жгли. Епископ наказывал их, да и отпускал. А тут этот из Рима как приехал, ну и… словом, насел на епископа. Они ведь проклятия могут накладывать на города. Вон в былые-то времена, еще при Филиппе Первом, слышно, все королевство франкское папа проклял…

– Да погоди ты с Филиппом-то. Дальше что было?

– А то и было: вывели их всех четверых, привязали к столбам, дрова под ними разложили. Потом легат… имя его забыла… ах да, Октавиан! Так вот, он все ходил от одного к другому, крестом махал, кричал: «Отрекись!» Потом добавлял: «Выбирай между крестом и костром! Отрекись и получишь прощение!»

– Ну а они-то? – другой уже голос. – Неужто не отреклись?

– Ни один. И ведь что страшно: улыбаются, кричат: «Не боимся смерти! Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть царство небесное». Тут легат подал знак, поднесли факелы, и все четыре костра вспыхнули. Но ни криков, ни стонов – ничего. Стоят себе у своих столбов и только смеются в лицо этому Октавиану. Говорят, что теперь перейдут в жизнь вечную… Да, чуть не забыла – женщина среди них была еще, молодая такая, ну чисто девчонка. Стоит себе, как вкопанная, волосы у нее уже горят, а она только смотрит перед собой да шепчет что-то. Я еще заметила у нее большое родимое пятно на шее…

– Пятно?! – вскричал Гарт, бросаясь к этой женщине. – Говоришь, видела у нее на шее пятно?…

– Истинный бог, господин, – перекрестилась она. – А потом, когда она уже занялась вся огнем, то как закричит… Дай бог вспомнить… Да, вот что она крикнула: «Прощай, Раймон! Не плачь, родной! Ты ведь знаешь, мама не боится смерти. Скоро мы встретимся с тобой на небесах. Но не торопись ко мне, потому что у тебя есть еще отец. Помни об этом, сынок! Слышишь ли ты меня? Помни, сыночек! Прощай же, мой родной!..»

Гарт зашатался. В глазах все поплыло. Рядом Бильжо, подставил свое плечо. С другой стороны держит за руку Герен.

– Бьянка!.. – вырвалось у Гарта.

Женщина удивленно посмотрела на него.

– Дальше-то что? – чуть не закричал на нее Бильжо.

– Что ж дальше… Почернела она вся, глаза полопались, да и упала голова на грудь. И другие так же. Веревки обгорели, и они попадали все в огонь, уже мертвые.

И, вновь окрестив себя, женщина стала рассказывать о чем-то другом.

– Легат Октавиан, – проговорил Герен, хмурясь. – А ведь я видел его. Недели три как прошло. Как же он оказался в Труа? Филипп, ты ведь говорил, он должен был отправиться обратно в Рим.

– Его направили в Труа, – предположил юный монарх. – Кто-то выдал катаров.

– И пес тут же помчался по следу, – прибавил Бильжо. – С ним его свора… Черт возьми, бедные катары! Никогда не испытывал к ним симпатии, хотя, по сути, они безобидны, но вот теперь стало их жаль.

– Сын! Вы слышали? – вскинулся Гарт, глядя поочередно на каждого из друзей. – Она родила… Родила, Герен! У нее остался мальчик! И это мой сын, Филипп! Слышишь ты? В Тулузе остался мой сын Раймон!

Бильжо взял его за плечо.

– Ты должен привезти его сюда, Гарт. Папа объявит новый поход на Лангедок, и тогда…

– Это я успею сделать, Бильжо, но вначале я должен отомстить!

– Кому?

– Легату.

– Но где он сейчас, кто знает? Может быть, уже у себя в Риме, а может…

Бильжо подошел к женщине, уже собравшейся уходить, и осторожно спросил у нее:

– А легат-то, поди, сразу же уехал из Труа?

– Мне-то откуда знать? – пожала она плечами. – Слух шел, правда, они с епископом на радостях решили на другой день на охоту отправиться. Так они говорили меж собой, когда люди стали расходиться.

– На охоту, говоришь? – повторил Бильжо и, переглянувшись с друзьями, спросил еще: – А когда же это случилось, добрая женщина? Сколько дней прошло уже, по твоему разумению?

Женщина подумала, взявшись рукой за подбородок.

– Дней пять или семь плыли мы сюда из Труа. Так что, почитай, столько и выходит. Отправились-то мы на следующий день.

– Так, понятно. Не случилось бы с нашим легатом беды на охоте, время-то нынче неспокойное, сама знаешь, шайки разбойников бродят вокруг.

– Да ведь он с охраной, – охотно пояснила женщина. – Десяток воинов с ним. К тому же легат из самого Рима! Кто ж посмеет напасть?

– Ну и слава богу, вот и хорошо! – выдавил из себя улыбку Бильжо. – А то мы было заволновались… Ну, прощай, добрая женщина. Да уготовит тебе Господь место в раю.

– И над вами да будет благодать Господня и Его пречистой Матери! – описала женщина в воздухе крест и ушла по своим делам.

Герен бросил взгляд на короля.

– Мы успеем, Филипп!

– Мы его догоним, клянусь подошвами своих башмаков! – поддержал его Бильжо.