– Оба этих парня – подозреваемые. И родной сынок, и приемный. Нет, ясно, что официально Василий Карского не усыновлял, но относился к нему по-отечески. В последние два года именно он был Василию сыном.

– Раз так, разве мог Влад лишить его жизни?

– Да запросто!

Больше они эту тему не обсуждали, не было времени. Умывшись и почистив зубы, они оделись, быстро попили чаю. Роман еще успел проглотить тарелочку картошки. А вот Нина не стала ничего есть. Ее немного подташнивало после вчерашнего.

Из квартиры они вышли около девяти. Могли бы раньше, но Акимину позвонила мама. Как Нина поняла, звонила потому, что узнала о разрыве сына с Мартой. Рома пытался что-то ей объяснить, но, видно, не получалось. Нина, став свидетелем этого разговора, впервые подумала о том, что у родителей Акимина заведомо будет к ней предвзятое отношение. Разлучница, вот как она выглядит в их глазах. Марту они наверняка любили. И уж точно привыкли к ней. А тут какая-то новая, незнакомая…

Когда они вышли из подъезда и стали садиться в машину, Нина почувствовала что-то враждебное. Она не могла объяснить, что это – мысль или взгляд, но ей стало не по себе, и захотелось обернуться. Нина сделала это. Но никого не увидела, кроме дремлющего на лавке пса. Почувствовав взгляд Водяновой, барбос встрепенулся, отряхнулся и гавкнул. А потом спрыгнул со своего лежбища и устремился к машине.

– Никак не привыкну к тому, что меня обожают животные, – проговорила Нина, захлопнув дверцу перед собачьим носом.

– Почему?

– Раньше я за ними этого не замечала. Все началось после смерти Василия.

– Придумываешь. Наверняка к тебе и раньше приставали бездомные собаки, но ты на этом не концентрировала своего внимания. Теперь же ко всему присматриваешься. И ищешь в окружающем мире что-то необычное. А мир-то, Нина, не изменился.

– То есть ты хочешь сказать, что мне не стоит вообще вспоминать о том, что Василий передал мне свой дар?

– Если ты не хочешь его принимать, то да.

– А я читала про одного мужчину, ему передал свой дар дядя, колдун, которого вся деревня боялась. Так вот, он сошел с ума, когда не захотел заниматься тем же.

– Может, племянник с ума сошел, потому что пил по-черному. В деревне мужик глушит так, что – либо мрет, либо трогается умом. И вот что я еще скажу. Не верь всему, что пишут. Это я тебе как журналист говорю! – Он потянулся к ней и чмокнул.

Нина сразу расслабилась, но тут вспомнила про своего домашнего питомца.

– Я же Карла не кормила сутки! Бедный ворон!

– Не переживай, он хлебницу откроет. Она у тебя пластмассовая, а у него клюв мощный. – Роман взял ее руку в свою. Благо в машине была коробка-автомат. – Сегодня снова ночуем у меня?

– Нет, Рома, сегодня я дома.

– Почему?

– Надо птице еды приготовить, постирать, посуду помыть, наконец.

– Нин, я без тебя не смогу…

И состроил такую физиономию, что Нина не сдержала улыбки.

– А как ты без меня раньше жил?

– Сам не понимаю…

Нина поцеловала Акимина в нос. Почему-то именно он, длинный, далеко не греческий, ей нравился больше всего. Да еще ямочки. «Когда мои дети спросят, за что я полюбила их папу, я так им и скажу: за нос и ямочки!» – подумалось Нине. И эта мысль удивила ее. Никогда ранее она не представляла кого-либо из мужчин отцом своих детей. Даже того, за кого чуть не вышла замуж. Детей своих она себе представляла. Причем исключительно сыновей. А вот их отцов – нет.

– Ром, а ты детей хочешь? – спросила Нина.

– Конечно. А ты?

– И я. Двух мальчиков.

– Обычно все мечтают о мальчике и девочке.

– Нет, никаких девочек! Надо кому-то оборвать наш бабий род. Пацанов хочу!

– Сделаем…

И так он это сказал, что Нина поверила. Сделает! И засмущалась.

– О, уже метро! – обрадовалась она, увидев большую букву «М».

– Может, все же сегодня приедешь? – не сдавался Роман. – Или я тебя заберу, хочешь? Хоть во сколько.

Нина покачала головой. Ей нужно было не только заняться домашними делами, но и немного побыть одной, чтобы осмыслить происходящее. Все так стремительно развивается! Еще несколько дней назад она ставила крест на своей личной жизни, а сегодня уже планирует детей. Надо остановиться, чтобы перевести дух!

Они расцеловались на прощание, и Нина вышла из машины. Не прошло и минуты, как она получила от Акимина сообщение с единственным словом: «Скучаю!» Затем последовало: «Люблю» и «Целую». Нина только собралась ответить, как телефон затрезвонил. Поговорить с ней желала работодательница.

– Водянова, ты не оборзела? – накинулась она на Нину.

– А поздороваться для начала не хотите?

– Тебя где носит? – хамила дальше галеристка.

– Я в метро. Еду на работу.

– Она едет на работу! Надо же… А ничего, что ты уже давным-давно должна на ней быть?

Нина хотела извиниться за опоздание, объяснить, что проспала, но неожиданно для самой себя ляпнула:

– Я еду в галерею, чтоб написать заявление об уходе!

Хозяйка сразу сменила тон:

– Нина, ты чего это вдруг? Если обиделась на то, что я тебе премию не выписала, так знай, я подумала и решила тебя поощрить. А то ведь на самом деле несправедливо…

Можно было торжествовать победу, но Нина вдруг совершенно отчетливо поняла, что больше не хочет работать в «Эстете». И вообще… Уж если менять жизнь, то кардинально.

– Спасибо, конечно, – сказала она, – но я уже нашла новое место.

Начальница не поверила.

– Да? – хмыкнула она. – И куда ж ты от нас уходишь?

Тут взгляд Нины упал на рекламный плакат, висящий на стене.

– Выставочный зал «Алексеевский», – прочла она на нем. – На станции метро «Алексеевская».

– Учти, две недели ты обязана отработать! – рявкнула галеристка и отсоединилась.

А Нина, постояв немного под плакатом, думала о том, что было бы здорово устроиться в зал «Алексеевский». И добираться ей удобно до одноименной станции. И выставки там, судя по рекламе, проводятся интересные. И коллектив наверняка больше, чем в «Эстете». Можно будет попробовать с кем-нибудь подружиться.

– Чем черт не шутит?.. – проговорила Нина вслух и решительно направилась к эскалатору. От «Алексеевской» ее отделяло всего пять остановок.

Радик еле сдержал стон разочарования, когда увидел в кабинете следователя Карского. Это ж надо было им явиться туда одновременно!

Кроме Влада, в помещении находились еще шестеро. Следователь, фамилии которого Радовский не помнил, два опера, Баландин и еще один, незнакомый, а также в каждой бочке затычка Роман Акимин.