— Ну, знаете ли, донна Иоанна! Подобного я от вас не ожидала!

Негодование в голосе бабушкиной компаньонки заставляет меня нервно завертеть головой. Я опять что-то натворила? Но то, что вижу, лишает дара речи.

Заслоняя густеющей на глазах кроной половину высокого окна, прямо из пола рвётся на волю молодая берёзка. С толстенькими пышными серёжками, с клейкими листочками — всё, как положено юной белоствольной красавице! Простецкая повилика на пару с полевым вьюнком, раскинув плети до невероятных размеров, жадно затягивает драгоценные гобелены, стеллажи с коллекциями и статуэтки в нишах. Несколько пуфов и козетка густо заросли клевером и уже засижены гудящими шмелями: упитанными, можно сказать — образцово-показательными. «Интересно, куда они потом нектар потащат?» — гадаю в полном обалдении.

Под ногами… вообще нечто невообразимое. Отнюдь не ковёр, неоткуда ему взяться: бабушка Софья терпеть не может ковров. Тем не менее, ступни утопают в чём-то мягком. В траве, ёшкин кот, вот в чём! Весь бывший паркет гостиной зарос густым сочным разнотравьем с вкраплениями колокольчиков, ромашек, каких-то трогательно поникших колосков… Бонусом к этому великолепию идёт свирканье кузнечиков и две-три некрупных стрекозы, как раз на бреющем полёте мелькнувшие слюдяными крыльями над столешницей. Та, в свою очередь, зарастает весёленьким изумрудным мохом с пятнами брусники. Эта-то откуда взялась? Ей же на болоте быть полагается, а не на лугу!

— Гм! — нарочито громко напоминает о своём присутствии донна Фелиция. И снова хлопает в ладоши. Очень кстати, поскольку я, кажется, опять впадаю в ступор. — Донна Иоанна, вы закончили с воспоминаньями? Не отвлекайтесь. Сперва доделайте дело, а с побочными явлениями вашей концентрации разберёмся позже.

«…Что скажет Софья, когда вернётся, боги, боги? Во что превратилась её гостиная!»

Эта мысль улавливается мною именно как мысль, поскольку вслух донна так её и не озвучивает. Из чувства такта, должно быть. Или из привычки выдерживать субординацию. А вот Элли… Элли нервно хихикает и встаёт на мою защиту:

— Думаю, бабушка если и рассердится, то совсем ненадолго. Ей понравится. Готова поспорить, что ни у кого в Гайе нет и не будет такой гостиной! А уж как донна Мирабель обзавидуется!

«Обзавидуется» — это, кстати, из моего лексикона словечко подцеплено. От смущения меня даже в жар бросает.

Донна Фелиция бурчит нечто вроде «Эх, молодёжь!» и напускает на себя прежний суровый вид. Из выдвижного ящичка в основании шкатулки вытаскивает две посеребрённых нити. Протягивает мне одну, наградив насмешливым взглядом. Но я не тушуюсь. Мне, как рукодельнице со стажем, нанизавшей за свой не такой уж короткий век не один десяток бус и браслетов, суть дальнейшей операции ясна. Вот только, скорее всего, технология здесь не должна быть такой примитивной, как в немагическом мире… Угадала. Ухватив за кончик нить, моя новоявленная наставница подносит её к коралловой горке.

Стук-стук! Вжик-вжик-вжик!

Я и глазом не успеваю моргнуть, как в чаше-раковине, извиваясь, словно живая, закручивается спираль из бусин. Миг — и нить, вырвавшись из пальцев донны Фелиции, стремительно пронзает собой шарики, замыкается, срастается кончиками… и вот уже передо мной готовое ожерелье. Затаив дыхание, подношу свою серебрянку к горке жемчуга и с восторгом ощущаю шевеление в пальцах. Оживает!

Жемчужин меньше, чем кораллов, поэтому воспоминаний, отобранных для передачи дону Теймуру, хватает только на недлинные чётки. Обжигающе горячие. Я едва не роняю их из рук — от неожиданности.

— Немного перенасытили Силой, донна. Это бывает на первых порах

Фелиция смотрит с неожиданным сочувствием.

— Что ж, теперь вам остаётся лишь достучаться до дона Теймура; а он очень не любит, когда вмешиваются в его приватные беседы. Если удастся убедить его выслушать вас — просто сожмите эти чётки в ладони. Придётся вновь испытать чужие страдания, но… В следующий раз будете точно знать, на что идёте.

Оптимистично, ничего не скажешь.

Меня вдруг словно током бьёт. Это что же, когда дон передавал Совету мои воспоминания — он, выходит, тоже пропускал всё через себя? С полной гаммой ощущений? Брр… Становитс неловко, будто меня голышом увидели. Выходит, это не просто «подглядел — передал»? Ох, нет, подумаю об этом позже. А сейчас нужно, в конце концов, доделать задуманное.

Элли молча пожимает мне руку.

— Помните, все ваши действия одобрены донной Софьей! — вполголоса напоминает компаньонка.

Что ж, спасибо за поддержку. Это здорово подбадривает. Потому что одно дело — заявить в запале: я, дескать, сама свяжусь с доном Теймуром! И совсем иное — беспардонно вклиниться в серьёзную беседу. Всё равно, что сорвать переговоры крупному боссу.

Впрочем, дон всегда был на редкость практичен. А если отвлечься от эмоциональной и этичной составляющей сведений, которые я вот-вот вывалю на его умную голову — они значительно обогатят его представление о семействе Иглесиасов. Ведь он сейчас решает дальнейшую участь рода? А если я запоздаю со своим обвинением — может статься, что, отправив дона Хуана в ссылку, он таки поставит во главе семьи хорька… пардон, Хорхе, имеющего безупречную репутацию в обществе. Глория слышала краем уха разговор дяди с племянником о такой возможности, а раз она слышала — известно и мне. И что получится? Я-то со своими претензиями всё равно прорвусь к свёкру, но если опоздаю — ему придётся наказывать собственного ставленника. И сядет дон Теймур со всего размаха в большую лужу: вездесущий и всеведущий, проглядел у себя под носом негодяя! Какое пятно на репутации! Разумеется, он будет крайне благодарен. Очень крайне.

Нет, тянуть нельзя.

Вздохнув, придерживаю двумя пальцами одну из жемчужин, угадывая новым умением, что именно в ней затаилось первое воспоминание Лори, как раз о ловко вытянутой из неё молодым негодяем клятве. И представляю себе сперва тяжёлую, резного дуба, дверь в кабинет Главы, а затем и его самого, дорогого… очень дорогого дона, за необъятным рабочим столом с удивительной красоты серебряным письменным прибором, с хрустальным шаром, в котором много чего и кого можно увидеть…

Меня, например, кстати. Однажды с помощью этого самого хрустального ока дон нашёл обережницу даже в закрытом мире двойной звезды.

«Дорогая донна…»

Эти слова, слышимые только мне, сопровождаются тяжким вздохом.

«Что ж, я вас слушаю».

Я вдруг настолько теряюсь, не встретив ни какого-то сопротивления, ни раздражения или рявканий со стороны свёкра, что в ответ могу лишь промямлить: «Что, в самом деле? И ругаться не будете?»

Дон Теймур на удивление терпелив.

«Дорогая донна, за время нашего с вами знакомства я успел оценить вашу удивительную выдержку, равно как и чувство такта. Как и