— Так. Закрой глаза.

Элеанора смотрела на нее. Мама Парка держала в руке маленький коричневый карандаш.

— Закрой глаза, — повторила она.

— Зачем?

— Не волнуйся. Это смывается.

— Но я не пользуюсь косметикой.

— Почему же?

Может, Элеаноре следовало сказать, что ей не разрешают? Это было бы лучше, чем: «потому что макияж лжет».

— Не знаю, — ответила она, — это просто буду не я.

— Это будешь ты, — сказала мама Парка, глядя на карандаш. — Очень хороший для тебя цвет. Коричный.

— Это помада?

— Нет, подводка для глаз.

К подводке для глаз Элеанора относилась с особенной настороженностью.

— Для чего она?

— Это макияж, — сказала мама немного раздраженно. — Ты станешь красивее.

Что-то коснулось глаза Элеанора. Его будто бы ожгло огнем.

— Мам… — начал Парк.

— Ладно, — сказала мама. — Я тебе покажу.

Она повернулась к Парку. И прежде чем кто-нибудь успел понять, что она задумала, ее большой палец оттянул уголок его глаза.

— Коричный светловат, — пробормотала мама, взяв другой карандаш. — Оникс.

— Мам… — сказал Парк с болью в голосе, но не пошевелился.

Мама села вполоборота, так, чтобы Элеаноре было видно, и ловко провела линию вдоль века Парка.

— Открой. — Он повиновался. — Прекрасно. Закрой.

Она подвела второй глаз. Потом добавила еще одну линию под нижним веком и лизнула палец, чтобы стереть подтек.

— Ну вот. Чудесно. Видишь? — сказала она, откидываясь назад, чтобы Элеанора могла рассмотреть. — Просто. Мило.

Парк не казался милым. Он казался опасным. Как Минг Беспощадный.[98] Или участник «Duran Duran».[99]

— Ты выглядишь как Роберт Смит,[100] — сказала Элеанора. Но… да, — подумала она, — и правда красиво…

Мама вклинилась между ними.

— Так, теперь закрой глаза, — сказала она Элеаноре. — Открой. Хорошо… Закрой снова.

Ощущение такое, что кто-то рисует по твоему глазу карандашом… А потом все закончилось, и мама Парка протерла щеки Элеаноры чем-то прохладным.

— Все очень просто, — сказала мама. — Основа, пудра, подводка, тени, тушь, контурный карандаш, помада, румяна. Восемь шагов, пятнадцать минут.

Мама Парка выглядела очень деловитой, точь-в-точь участница кулинарного телешоу. Она встала за спиной у Элеаноры и размотала полотенце.

Теперь Элеанора могла посмотреть на Парка — и хотела этого, но опасалась, что он посмотрит на нее. Лицо казалось тяжелым и липким. Она, вероятно, выглядела как все эти женщины с журнальных обложек.

Парк подтащил свой стул поближе к ней и стал постукивать кулаком по ее коленке. Секунду спустя Элеанора сообразила, что он вызывает ее на игру «камень-ножницы-бумага».

Они играли и играли. Годился любой предлог, чтобы прикоснуться к нему. И годился любой предлог, чтобы не смотреть на него. Парк смыл подводку с глаз, но по-прежнему выглядел как-то необычно. Хотя Элеанора не смогла бы объяснить, что изменилось.

— Так Парк обычно отвлекает маленьких детей во время стрижки, — сказала мама. — Ты, видимо, кажешься очень испуганной, Элеанора. Не волнуйся. Я же обещала, что не буду ничего стричь.

Парк и Элеанора оба выкинули «ножницы».

Мама втерла половину банки мусса в ее волосы, а потом высушила их феном (о котором Элеанора никогда раньше даже не слышала, но, похоже, это было очень-очень важно).

Если послушать маму Парка, то все, что Элеанора делала со своими волосами — мыла их, расчесывала, вплетала бусины и шелковые цветы — все это она делала неправильно. Ей следовало укладывать волосы, фиксировать прическу и по возможности спать на атласной наволочке.

— Думаю, тебе очень пойдет челка, — сказала мама. — Может, в следующий раз мы попробуем ее сделать.

Следующего раза не будет. Никогда. — Пообещала Элеанора себе и Господу Богу.

— Ну вот, готово. — Мама Парка широко улыбалась. — Выглядит прелестно. Готова взглянуть? — Она повернула Элеанору к зеркалу. — Та-дам!

Элеанора смотрела на свои коленки.

— Ну же, Элеанора, взгляни в зеркало. Это чудесно.

Она не могла заставить себя. Парк и его мама — оба смотрели на нее. А хотелось исчезнуть. Провалиться сквозь землю. Все это было плохой идеей. Ужасной идеей. Элеанора чуть не плакала. Сейчас она устроит истерику, и мама Парка снова ее возненавидит…

— Эй, Минди! — Отец Парка открыл дверь и заглянул в гараж. — Тебя к телефону… Ого! Вы только гляньте! Элеанора, ты выглядишь как танцовщица из «Чистого золота».[101]

— Вот видишь, — сказала мама. — Я же говорила: чудесно. Не смотри в зеркало, пока я не вернусь. Взгляд в зеркало — лучшая часть всего процесса.

Мама поспешила в дом, а Элеанора спрятала лицо в ладонях, стараясь ничего не размазать. Она ощутила руки Парка на своих запястьях.

— Прости, — сказал он. — Я знал, что ты ненавидишь все это, но не думал, что настолько.

— Мне так стыдно.

— Почему?

— Потому что… ты смотришь на меня.

— Я всегда на тебя смотрю.

— Знаю. Прекрати сейчас же.

— Она просто хотела, чтобы ты нашла свой имидж. Это ее конек.

— Я правда выгляжу как танцовщица из «Чистого золота»?

— Нет.

— Боже, — сказала Элеанора. — Так я и выгляжу.

— Да нет же! Посмотри. Просто посмотри.

— Не хочу.

— Посмотри сейчас, — сказал Парк, — пока мама не вернулась.

— Только если ты закроешь глаза.

— Ладно, закрыл.

Элеанора убрала руки от лица и взглянула в зеркало. Оказалось: все не так страшно. Просто потому, что это была не она. Просто потому, что из зеркала смотрел на нее другой человек. Некто с четко очерченными скулами, огромными глазами и влажными губами. Те же кудри, что у нее, только более упругие. И менее взъерошенные.