Это-то и было для него самым мучительным. Рошель стала принадлежать всем.

С безутешным видом он прошел к себе, сел на кровать и уставился на фотографии.

И это — та женщина, которую он всю жизнь боготворил?

Постепенно до него стало доходить, что то, что он сейчас испытывает, называется не шок и не гнев, а неловкость.

И глубокая печаль.

С приближением Рождества возбуждение в семье Куперсмит все нарастало. Адам стал водить Хедер на тренировки для начинающих горнолыжников в местный спортзал, а Тони каждое утро вставала на пятнадцать минут раньше обычного и изучала туристические карты Канады.

Поскольку путь предстоял неблизкий, Адам предложил пригласить в поездку своего коллегу Чарли Розенталя с семьей. Его жена Джойс давно нравилась Тони, а Хедер по возрасту была как раз где-то посередке между сыновьями Розенталей. Иными словами, у нее могло появиться сразу двое товарищей по играм.

Ехать решили на микроавтобусе Розенталей. Мужчины по очереди сидели за рулем. Высокая скорость частично объяснялась невыносимой музыкой в стиле рэп, которую постоянно крутили дети.

Вечером в сочельник усталые, но возбужденные путешественники прибыли в отель.

Разделившись, семьи разошлись по коттеджам устраиваться, договорившись встретиться на ужине в семь часов. Дети, дорвавшиеся до зимних забав, остались на улице и принялись сооружать «снежного человека» — как окрестила его Хедер.

В дом Хедер соизволила войти лишь тогда, когда насквозь вымокла и промерзла. Она с наслаждением бросилась в теплые струи гидромассажной ванны, после чего нарядилась в новую плиссированную юбку и голубой пиджачок, которые Тони купила ей специально к торжеству. Потом, в приподнятом настроении и с разыгравшимся аппетитом, все дружно устремились к главному ресторану.

Там у гигантского камина их уже дожидалось семейство Розенталь в полном составе. У каждого в руке был эггног, у детей — в безалкогольном варианте.

— Здесь так здорово! — восторгалась Джойс. — Если вы готовы присоединиться, на завтра я записалась кататься на санках. У них тут специальная трасса проложена.

— Почему бы нет? — со смехом ответил Чарли. — Мы же врачи, в случае чего вправим друг другу конечности. Идемте-ка ужинать, пока всю индейку не расхватали.

В ресторане стоял неимоверный шум и гам. Струнный квартет в составе студентов из Торонто совсем неплохо исполнял в псевдоклассическом стиле вариации на темы популярных рождественских песенок, и все, и стар и млад, были в приподнятом настроении. Словом, здесь царила атмосфера настоящего праздника.

Хедер сидела между братьями Розенталь. В ней уже угадывалась девичья прелесть, отчего у Адама было очень неспокойно на душе.

Чарли, известный как неиссякаемый кладезь анекдотов, не подвел и на этот раз. Правда, дети, уже много раз слышавшие некоторые из его шуток, время от времени постанывали:

— Пап, ну, сколько можно!

После пиршества все ожидали традиционного десерта, и тут к Адаму подошел консьерж и что-то шепнул на ухо. Тот кивнул и встал.

— Ребята, не забудьте взять на мою долю кусочек торта! Меня зовут к телефону.

— Вот смотри, Джойс, — театрально объявил Чарли. — У меня обширнейшая практика — и меня никто не дергает. А у Куперсмита, может, и больных-то человек шесть — ан нет, без него они ни на шаг. Даже за границей не скроешься. И как мне к этому относиться? Радоваться или завидовать?

— Подожди, сначала выясним, кто меня домогается, — добродушно огрызнулся Адам, направляясь к телефонным будкам. Он понятия не имел, кому мог понадобиться в такое время.

— Доктор Куперсмит у телефона.

— Доктор, это Марвин Бергман. Старший ординатор психиатрического отделения центрального госпиталя Массачусетса. Простите, что беспокою, но это касается миссис Авиловой.

Адам похолодел.

— Что с ней?

— Попытка суицида. Проглотила тридцать таблеток диазепама по пять миллиграммов. Потом передумала, позвонила вашей прислуге, а та уже связалась с нами.

— Бог мой! — ахнул Адам. — С ней все в порядке?

— Поправится, не волнуйтесь, — заверил Бергман. — Мы вовремя успели, сразу сделали промывание. Теперь она просто поспит как следует. А проснется живая. — Он помолчал. — Как я понял, вы, сэр, ее гинеколог. А кто ее психиатр, не знаете?

— У нее его нет. А она обо мне что-нибудь спрашивала?

— Пару раз называла ваше имя, — бесстрастно ответил Бергман. — Но ей совершенно ничто не угрожает, так что нет никаких причин прерывать ваш отпуск.

— Ничего страшного. Я позвоню в Торонто, может, еще есть рейс. Если она очнется, обязательно ей скажите, что я уже выехал. Вы меня поняли, доктор Бергман?

— Понял, сэр. Хотя меня вы уже вряд ли застанете — в зависимости от того, как долго будете добираться.

— Тогда своему сменщику тоже передайте. Обязательно! — рявкнул Адам. И тут же одернул себя, боясь, что излишней эмоциональностью выдал свою влюбленность. Взяв себя в руки, он добавил: — Спасибо вам, доктор. Представляю себе, что значит дежурить в сочельник. Спасибо, что позвонили.

Адам поспешил к стойке администратора и сверился с расписанием рейсов на Бостон. Если немедленно выехать и уговорить таксиста мчаться во весь дух, можно успеть. Он попросил портье забронировать ему билет и вызвать такси, а сам очень медленно побрел назад в ресторан. Надо было как-то выпутываться.

Его появление было встречено бурными возгласами, но лицо Адама оставалось угрюмым.

Он наклонился к Тонн и шепнул;

— Давай отойдем на минутку.

Та встревожилась, тут же встала и последовала за ним в вестибюль.

— Адам, что случилось? — взволнованно спросила она. — Что-то с отцом?

— Нет, нет. С ним все в порядке. Но есть одна проблема… Мне надо срочно вернуться.

— Что? — Тони чуть не сорвалась на крик. — Самое срочное, что может быть, — это какой-нибудь выкидыш. Кроме тебя, что, в Бостоне нет ни одного врача?

— Дело куда серьезнее, — продолжал Адам. — Ты помнишь миссис Авилову?

— Русскую?

— Да. Она пыталась покончить с собой.

— Какой кошмар! — Тони ответила машинально и тут же сообразила, что здесь что-то не так. — Но какое отношение это имеет к тебе? Это же не твоя область. — Она деликатно добавила: — Ты ведь не психотерапевт.

— Знаю, знаю. Это сложно объяснить. Я ее единственный друг. Она… как бы это сказать? Ей больше не на кого опереться, как ни нелепо это звучит.

— Что ж, дорогой, ты сейчас находишься с людьми, которым тоже больше не на кого опереться, и это уже совсем не нелепо. Может, предоставишь ее психиатрическому отделению, а сам вернешься за стол? — Она взяла мужа под руку, но Адам не двинулся с места.