Составившись в целое войско «сами собой», запорожские казаки сами же собой, «по своему умоположению, и завели у себя собственные порядки»[390], как написано в «Чтениях Московского общества истории и древностей». «Архив исторических сведений до России» Калачева говорит следующее: «Они считают, что всякие государственные учреждения им не принадлежат, а исполняют что-либо только тогда, когда ласковостью к тому бывают увлечены, хотя бы и от высоких чинов»; впрочем, нужно сказать, что они никогда «не забывают смотреть и на обстоятельства политические и по оным себя измерять, когда им прибавить смелости говорить о своем обществе и утверждать оное от самодержавной власти, и знают время, когда им что-нибудь предпринять»; вообще «род сей, в правительстве их секты, весьма хитер, проницателен и осторожен в рассуждении своих интересов, сопряженных с таковой вольностью, через которую не дают они никому в оных отчета; прилежно пекутся всячески, дабы оная не подвергалась законам своего отечества и власть их в оных беспредельная и неограниченная была порядком»[391]. В основе порядков запорожского «умоположения» лежала община, громада, мир, товарищество. Это товарищество представляло собой такое же «народоправство» на юге России, но только в более широкой степени развития, какое представляло собой «народоправство» во Пскове и в Новгороде, на севере Руси; что делал вечевой колокол на севере, то делали литавры на юге: и вечевой колокол, и литавры своими звуками созывали народ, без различия звания и состояния, на площадь для решения самоважнейших вопросов страны, подобно тому, как решают в настоящее время свои дела свободные граждане швейцарских кантонов или американских штатов. Внешним выражением этой общины была рада (от слова «радиться» – совещаться), войсковой совет, народное вече. На этой раде могли присутствовать все без исключения сечевые казаки, начиная от войсковой старшины и кончая простой «сиромашней», или «простолюдьем, чернью»[392]. Здесь господствовало полнейшее равенство между всеми членами общины: каждый пользовался одинаковым правом голоса, каждый мог отвергать мероприятия другого и взамен того предлагать собственные планы и соображения, но зато что решено было большинством голосов на раде, то было необходимо и обязательно для всех. Запорожская община доходила до полного идеала, неведомого ни в древнем, ни в среднем, ни в новом веках; господствовавшее здесь начало равенства проходило везде: во время общих собраний, при выборах войсковой старшины, управлении сечевом, управлении паланочном, во всех запорожских школах, при общей трапезе[393], при разделе имущества и в частной жизни по куреням. Ни знатность рода, ни сословное происхождение, ни старшинство лет не имели в Сечи никакого значения; одни личные достоинства, то есть храбрость, опыт, ум, находчивость брались в расчет. Таким образом, в запорожской общине терялась всякая единичная личность, как бы она ни была даровита и показна; тут все дела решались сообща. Самуил Величко приводит такое свидетельство: «У нас не едного пана кошового порада до листов бывает, леч всего войска запорожского единогласная: шо кгди скажем в листу доложити, того а не пан кошовий, а не писарь без езволения нашего переставити сами собой неповинни»[394]. Общиной, товариществом решались вопросы о мире и розмире; товариществом разделялись по лясам все земли, леса, угодья, все рыбные ловли, все соляные места; товариществом выбирались и низлагались все должностные лица в Сечи и в целом Запорожье; товариществом наказывались виновные в проступках и карались уличенные в преступлениях; товариществом писались всякие ответы на указы, грамоты, ордера, послания и письма, присылавшиеся в Сечь от разных державных особ и властных лиц, вступавших в сношения с запорожскими казаками.

В силу этого общинного принципа самая высшая власть в Запорожье, власть кошевого атамана, без всего товарищества, без целой громады, не могла ни на что решиться и не могла ничего сделать. Так, когда в 1757 году малороссийский гетман граф Кирилл Разумовский сделал запрос у кошевого атамана Григория Федорова, почему он отпустил явившихся к нему гайдамаков, то кошевой письменно отвечал, что «он, кошевой, явившихся гайдамак забрать сам собою и отослать по команде своей не мог, ибо они, гайдамаки, за присягою приняты, по согласию всего общества, а без согласия общего по тамошнему (то есть запорожскому) обычаю ничего чинить самому ему, кошевому, невозможно». В таком же духе отвечал в 1746 году кошевой атаман Василий Григорьевич Сыч корсунскому губернатору в Польше, жаловавшемуся в Сечь на воров, ограбивших его: «Куренные атаманы, со всех куреней собравшись, кошевого не послушались и грабителей не отыскали». Такой же ответ дал кошевой Петр Иванович Калнишевский одному русскому офицеру, желавшему считаться в числе запорожских товарищей: так как всего запорожского войска не было в данное время налицо, то сам кошевой, своей волей, не мог исполнить просьбы офицера[395]. Значение общины, товарищества, громады у запорожских казаков выражалось даже внешним образом, на ордерах, письмах и респонсах, отправляемых в разные места из Сечи; на них всегда в самом конце делалась подпись: «Атаман кошевый войска запорожскаго низового з товариством»; в таком же тоне и начиналась всякая бумага: «До нас дошел лист», «Мы войско», «По обычаю нашему в общей раде нашей всем вслух читали».

Достигшая своего полного развития в течение XVI и XVII века, запорожская община с половины XVIII столетия постепенно стала ограничиваться со стороны русского правительства, особенно в правах выбора запорожскими казаками войсковой старшины. По этому поводу издан был ряд царских указов, по которым постановлялось, чтобы «запорожцы, не описався и неистребовав на то дозволения, запорожскую старшину от их чинов отставлять и других на их места определять собою самовольно отнюдь не дерзали, опасаясь высочайшаго его императорского величества гнева и тяжкого истязания и наказания»[396]. Однако запорожские казаки мало повиновались требованиям русского правительства на этот счет и почти до самого конца политической жизни своей «самовольно» выбирали и «самовольно» низвергали всю свою войсковую старшину. Оттого весь обширный запорожский край, с половины XVII столетия ставший под верховное владычество России, в действительности всегда управлялся собственным товариществом, как вся Украина управлялась собственным казачеством, хотя и под верховенством русского правительства.

Весь состав войска запорожского низового разделялся на старшину в ее низших и высших стадиях, юных молодиков, только что готовившихся сделаться настоящими казаками, сечевую массу, так называемую «сиромашню, простонародье, чернь», и запорожское поспольство, жившее вне Сечи, по зимовникам. В состав войска не входили «наймиты», или «аргаты»; наймитами, или аргатами (от греческого слова έργάτης, переделанного по-турецки в «эргат»), назывались поденщики или работники, нанимавшиеся временно к казакам на какую-либо работу, за известную плату[397].