Зд́орово! Опять он здесь.

— Помнишь тот вечер, когда мы познакомились? — произнес он хриплым, прокуренным голосом.

У всех маминых приятелей были такие голоса, как будто они курили с детства.

Вопрос был довольно романтичным, поэтому Лорен прислушалась, горя желанием услышать ответ матери.

— Естественно, — сказала мама. — Как я могу такое забыть?

— Я говорил тебе, что приехал в город на несколько недель. Примерно на месяц.

— О. — Голос мамы прозвучал разочарованно. — Я так и знала. Мне было хорошо с тобой и все такое прочее.

— Не надо, — тихо проговорил он.

Лорен замерла.

— Что не надо?

— Билли, я тебе не пара. Я совершил много нехорошего в своей жизни. Я причинял людям боль. Особенно тем трем женщинам, которые вышли за меня.

— Ты думаешь, я мать Тереза?

Лорен услышала, как он прошел по комнате, как под ним скрипнул матрас, как изголовье кровати ударилось о стену.

— Ты совершила бы глупость, если бы вместе со мной уехала из города, — сказал он.

Лорен тихо ахнула. Ее мама ахнула значительно громче.

— Ты зовешь меня с собой? — спросила она.

— Ну да.

— Лорен в июне заканчивает школу. Если бы я могла…

— Билли, я не из тех, кто будет ждать.

Наступило долгое молчание, затем мама произнесла:

— Даже не знаю, Джейк. Мы могли бы что-нибудь придумать.

— Да, — ответил он, — только время неподходящее.

Лорен услышала, что он встал с кровати и идет к двери. Она на цыпочках прокралась в гостиную и сделала вид, будто только что пришла домой.

Из спальни быстрым шагом вышел Джейк. Увидев Лорен, он остановился. Улыбнулся.

Лорен впервые представилась возможность разглядеть его. Высокий — метр девяносто, если не больше, — с длинными светлыми волосами, он был одет по-байкерски: в потертые кожаные брюки, тяжелые черные ботинки и украшенную заклепками черную кожаную куртку. Его лицо, грубое и жесткое, вызвало у Лорен ассоциацию со скалистыми утесами в национальном заповеднике. Оно было начисто лишено мягкости и состояло сплошь из острых пиков и глубоких впадин. На шее у него был вытатуирован разноцветный хвост, который скрывался под воротником рубашки. Наверное, хвост змеи или дракона.

Если бы у беды было лицо, то это было бы лицо Джейка.

— Привет, ребенок, — кивнул он и вышел из квартиры.

Лорен еще несколько мгновений смотрела на закрывшуюся за ним дверь, затем перевела взгляд на дверь маминой спальни. Сделав несколько шагов, она остановилась.

Нет, сейчас не самый подходящий момент.

Неожиданно дверь спальни распахнулась. Оттуда нетвердой походкой, чертыхаясь, вышла мать.

— Где мои сигареты?

— На журнальном столике.

— Благодарю. Как же я хреново себя чувствую. Слишком бурно вчера повеселились. — Она оглядела гору пустых коробок из-под пиццы и улыбнулась, найдя свои сигареты. — А ты сегодня рано. Что так?

— Я беременна.

Мать резко подняла голову, забыв прикурить зажатую в губах сигарету.

— Ты шутишь?!

Лорен невольно подалась к матери. Она ничего не могла с собой поделать. Как бы часто в прошлом она ни разочаровывалась, она продолжала верить — и надеяться, — что вот на этот раз все будет по-другому. И в настоящий момент ей очень хотелось, чтобы мама ее поддержала и утешила, чтобы сказала: «Все нормально, детка», — даже несмотря на то, что это будет ложью.

— Я беременна, — повторила она уже тише.

И получила пощечину. Обе были ошарашены такой неожиданной реакцией.

Лорен охнула, ее щека запылала. А на глазах у матери появились слезы.

— Только не кричи, — взмолилась девочка. — Прошу тебя.

Мать не отрываясь смотрела на Лорен. Изо рта у нее так и торчала незажженная сигарета. В розовых брюках и коротенькой белой маечке она могла бы сойти за подростка, но сейчас она была похожа на несчастную старуху.

— Мой опыт так тебя ничему и не научил? — Она привалилась спиной к стене.

Лорен подошла к ней и встала рядом. Их плечи соприкасались, но ни одна из них не стремилась прижаться к другой. Лорен смотрела на неубранную кухню и пыталась вспомнить, какие слова она надеялась услышать от матери.

— Мне нужна твоя помощь.

— Что ты собираешься делать?

Всю жизнь Лорен чувствовала себя одинокой, хотя рядом была мама. Сейчас же она ощутила свое одиночество еще острее.

— Не знаю.

Мать повернулась к ней. Грусть в ее глазах ошеломила Лорен больше, чем пощечина.

— Избавься от него, — устало проговорила она. — Не допусти, чтобы одна ошибка сломала тебе жизнь.

— Так вот что я такое? Твоя ошибка?

— Взгляни на меня. Ты такой жизни хочешь?

Лорен судорожно сглотнула, вытерла глаза.

— Это же ребенок, мой ребенок. А что, если я хочу оставить его? Ты поможешь мне?

— Нет.

— Нет? Вот так просто — нет?

Наконец мать дотронулась до ее руки. Прикосновение было мимолетным.

— Я дорого заплатила за свою ошибку и не собираюсь платить за твою. Поверь мне, сделай аборт, дай себе шанс в жизни.

«Ты уверена?»

Из-за этого вопроса Энджи не спала всю ночь, и сейчас, придя к маме, чтобы помочь ей печь пироги на День благодарения, чувствовала себя страшно разбитой.

— Черт бы тебя подрал, Мира, — пробормотала она.

— В чем дело? — спросила мама, подходя к ней.

— Ничего, мама.

— Ты все время что-то бормочешь себе под нос. Кажется, у тебя есть что сказать. Энджела, раскладывай пеканы аккуратно. Никто не захочет есть некрасивый пирог.

— Да чем, черт побери, я тут занимаюсь! — воскликнула Энджи, в сердцах швырнула на стол пакет с орехами и выскочила на террасу.

Вся терраса была покрыта росой, капельки блестели и на перилах, и на досках пола. Плотная и мягкая трава на лужайке была словно бархатной.

Энджи услышала, как дверь позади нее открылась и закрылась. Мама встала рядом и оглядела оголившиеся розовые кусты в саду.

— Надеюсь, ты имела в виду не орехи.

Энджи провела ладонью по лицу и вздохнула:

— В Сиэтле я встретила Конлана.

— Давно пора было рассказать мне.

— Мира проболталась, да?

— Правильнее было бы сказать — поделилась. Она беспокоится за тебя. И я тоже.