Со своими вопросами она приходила к отцу, у нее не было от него тайн. Она рассказывала, он слушал, и уже от этого становилось легче. И вот сейчас он был ей нужен, она пыталась мысленно говорить с ним, и у нее ничего не получалось. Даже мысленно такое нельзя было открыть человеку, беспомощно лежавшему в койке.

Неуместно и мучительно возникали видения их прежней счастливой жизни. Отец был сильный и светлый человек, со светлым миром, веселый, Катя была такая же, вдвоем они легко преодолевали мелкие грубости мира. Потом случилось с отцом, теперь вот с ней, и они остались каждый со своей бедой. У нее не стало ее духовника, а у него его ласковой дочери. То, что случилось, испортило все! И она одна была в этом виновата!

Поднялась на второй этаж Ярославского вокзала, посмотрела издали на Сапара, подумала, если бы он был сейчас один, посидела бы с ним. Даже с каким-то облегчением об этом подумала. Они оба были несчастные и могли понять друг друга. Она стояла с тяжелой сумкой, сырыми ногами и насквозь промокшей курткой, от которой было холодно. Сапар несколько раз смотрел в ее сторону. Катя была далеко, и он не узнавал.

Около одиннадцати, не зная, куда деться, позвонила на квартиру, трубку не брали, и она поехала. Постояла у подъезда, в окнах было темно. Поднялась. На столе лежала записка от Алексея:

«Я понял, что ты хочешь побыть одна. Я уеду пока к предкам, если нужен буду, набери. В любое время. Леша. С твоей работы разные люди звонили. Я сказал, что ты сильно простыла и лежишь с температурой. Леша».

Утром Катя проснулась с температурой. Было около шести, за окнами темно, сырой снег вперемешку с дождем летел тяжело и косо, перечеркивал болезненный желтый свет дворовых фонарей. Сиротливо и лихорадочно поламывала голова. Ни о чем не могла думать, и никого не надо было. Мысли о Лешке с его избитым и опухшим лицом вызывали только тяжелые воспоминания о мерзкой турбазе, светящуюся и горланящую беседку, русский шансон, «Кровавую Мэри»; теперь она отчетливо помнила, как ее тошнило, а Настя с Мурадом вели к домику. Ее начинала бить дрожь.

Она замоталась с головой во все одеяла и сидела на кровати, уткнувшись в одну точку. Истерика была внутри, везде, в горле, в глазах, в затылке.

Она тяжело проспала весь день, температура не падала, болела голова и ничего не хотелось. Звонили с работы, было еще два звонка с какого-то незнакомого городского номера, она не брала трубку. Вечером позвонила Настя, Катя долго смотрела на имя сестры, потом взяла. Настя опять интересовалась, где она и как себя чувствует.

Утром раздался звонок в дверь, Катя по деревенской привычке всегда открывала, не глядя, а теперь посмотрела в глазок. За дверью стоял невысокий плотный мужчина восточного вида. Как будто почувствовав, что его видят, заговорил с азербайджанским акцентом. Очень вежливо и настойчиво. Сказал, что он от Насти. Катя не открыла дверь, щелкнула замком еще на один оборот. Человек постоял, о чем-то думая, и ушел.

Через час он вернулся с Пашей. Катя лежала в спальне и слышала, как Паша открыл дверь своими ключами, завел его. Они поговорили о чем-то негромко.

Катя застыла. Сердце заколотилось, не зная, куда спрятаться. Может, он не имеет к ним отношения? – мелькнуло трусливо. Человек за дверью неторопливо прошел на кухню, потом вернулся и осторожно постучал в дверь.

– Простите, Катя, можно к вам? – акцент был не очень сильный.

– Что вам надо?

– Просто поговорить хочу.

Катя молчала.

– Позвольте, я все-таки войду, неудобно так… – он приоткрыл дверь наполовину, – хотите, я вам чай сделаю? Вы заболели?

Катя, закутанная в одеяло, сидела, прислонившись к спинке кровати и поджав ноги. Смотрела тревожно. Лицо бледное, осунувшееся, разбитая губа потемнела, глаза тусклые, она нервно оправила сбившиеся нечесаные волосы. Незнакомец улыбнулся и приложил руки к груди:

– Я не причиню вам никаких неудобств, Катя, скажете уйти, уйду немедленно. Дайте мне пять минут. Меня Джафар зовут, я адвокат, адвокатская контора… вот, – он положил на ночной столик визитку.

Джафар был невысокий, хорошо сложенный мужчина лет тридцати пяти – сорока, смуглый, с располагающим лицом. Смотрел внимательно и спокойно. В сером костюме и тонком светлом свитере под ним.

– Но мне ничего не надо! – Катя прижала руку к груди.

– Катя, послушайте, я просто хотел извиниться за своих друзей. И все!

– Не надо, пожалуйста!

– Как не надо?! – Джафар пристально и с живым интересом ее изучал.

– Не надо, пожалуйста, я ничего не хочу! И ни на кого не обижаюсь!

Джафар застыл, приятно улыбаясь, потом уважительно склонил голову.

– У вас болит голова и температура, у вас глаза очень больные. Хотите, я позову к вам доктора, вы простудились?

Катя устала вдруг как-то разом и молча, и безо всякого интереса смотрела. Джафар тоже помолчал.

– Послушайте, – он сделал понимающий жест, – я теперь все вижу. Вы – другой человек. Можно объясню? – И он продолжил, не дожидаясь Катиной реакции. – Вы совсем другой человек, это так понятно. Поэтому и вышло недоразумение, ребята выпили, подумали, что вы такая же, как и все другие. Знаете, они целый день на рынке среди женщин, которые… легко идут… вы понимаете, там простые нравы. Они этим занимаются просто для здоровья, чтобы на спортзал деньги не тратить. Это женщинам тоже полезно, такой фитнес, знаете, очень современно, кстати, поверьте мне. Это не только у нас, я много езжу по миру, и везде это так! Ребята не думали даже, что могут обидеть вас! Понимаете? Они…

– У меня голова болит, вы можете оставить меня в покое?! Я никуда не пойду! Вы же этого хотите?

– Все-все, Катя, простите меня, я просто хотел сказать, что вы совсем другой человек, других правил. Вы – редкий человек…

– А за что они избили человека? – перебила Катя и тревожно посмотрела на Джафара. – Это тоже фитнес?

– Мне сказали, что он сам ударился, упал лицом об угол, что он сильно пьяный был, и даже окна разбил! Это что, неправда? Он окно не бил?

Лицо Джафара было такое честное, в нем было столько благородства, что Катя не понимала, специально он так говорит или действительно не знает.

– Но они его били! Он же… – Катя все вглядывалась в лицо Джафара, как будто пыталась найти там ответы на многие другие вопросы.

– Я не знал этого, клянусь!

Как только Катя услышала «клянусь», она замолчала и с недоумением посмотрела на своего посетителя.

– Я бы уже ушел, Катя, мне здесь все понятно, но… честное слово, вы мне очень нравитесь. – Он легко приложил руки к груди. – И я хочу… я вижу, что вы расстроены и хочу, чтобы вы не принимали это близко к сердцу. Не стоит. – Он замолчал, серьезно и даже грустно глядя на Катю. – Я не буду предлагать вам деньги, как меня просили, простите даже, что говорю об этом. Знаете, что хочу еще сказать… У вас же есть подруга Настя?