Все происходило в конце лета 1937 года.

Конечно, в тех случаях, когда нападению подвергаласьдевушка, только одна из четырех обращалась в полицию. Обычно мужчины стараютсяне допустить, чтобы их имя оказалось внесенным в полицейские анналы, то жесамое касается и женщин. Ставшие жертвами насилия женщины зачастую считают, чтожаловаться бессмысленно, и, кроме того, не хотят, чтобы касающиеся их фактыбыли опубликованы в печати.

— Ну и что Риксман? — спросил я.

— Это был тот, кого мы ловили, — ответил Рондлер. — Мы сталиследить за ним, и примерно на третью ночь он взял машину и поехал на одну изплощадок, где проводили время любовники. Припарковав машину, он прошел околотрехсот ярдов и стал ждать в темноте под деревом, где было удобно и темно. Мыполучили все, что нам требовалось. У нас была сотрудница полиции — следователь,которая согласилась нам помочь. Мы схватили Риксмана на месте преступления.Конечно, ребята слегка потрудились над ним, и, когда его доставили сюда, он ужераскис. Сидел вон на том стуле и плел свою историю. Он мог вывернуться, но втот момент не сообразил этого. Позже, когда у него появился адвокат, Риксманпопытался разыграть ненормального, но это у него не получилось. Он рассказал,что у него был очень хороший бинокль ночного видения. Риксман прятался втемноте и рассматривал в него место, где обычно парковались машины. Изучивсидевших в машине, выбирал жертву и совершал нападение. Три-четыре раза виделполицейских, которые пытались разыграть парочку влюбленных, но, разгадав иххитрость, ловко избежал ловушки. Обладая таким биноклем, он легко распознавалобман и пережидал.

Он рассказал все. Не смог, конечно, припомнить все случаисвоих нападений, но поведал достаточно много.

Он не отрицал и стрельбу. Однако все время клялся, чтоубийство Крейга не его рук дело. Некоторые не верили ему. Я верил. Не могпонять, зачем ему врать, если он все равно своим признанием приговорил себя кпетле.

— Его повесили?

— Отправили в газовую камеру. К тому времени, когда ему былвынесен смертный приговор, он стал хитрее, — продолжал Рондлер. — После того,первого ночного допроса больше ничего не говорил. Стал слушаться адвоката, атот посоветовал ему замолчать. Они ссылались на ненормальность и пыталисьпридерживаться этой версии до самой казни, надеясь, что Риксмана помилуют. Нолично я никогда не считал дело Крейга закрытым.

— А что ты обо всем этом думаешь?

— Ничего не думаю. У меня нет фактов, чтобы разобраться, носкажу тебе, все могло быть.

— Как?

— Эта девица — Фенн — могла лишиться рассудка от любви кнему. Она хотела, чтобы Крейг на ней женился, а он не соглашался. Перепробовалавсе обычные трюки — не сработало. Он был влюблен в другую и собирался жениться.Тогда она уговорила его поехать с ней в последний раз на прогулку, придумалапредлог, чтобы остановить машину, вылезти из нее и подойти к месту водителя.

Там она нажала курок, выбросила револьвер и с крикамибросилась на дорогу.

— Да, так могло быть, — согласился я.

— Большинство убийств, которые остаются нераскрытыми, именнотак и происходят. Все бывает так просто, что убийцу выгораживает любая версия.В этих преступлениях нечего распутывать. Чем сложнее заранее разработанныйплан, чем ухищреннее преступники стараются обойти закон, тем больше следовоставляют — таких следов, о которых не подумали и которые спрятать нельзя.

Удачное преступление обычно совершает человек, у которогоодна нить. Он завязывает ее прочным, крепким узлом и затем уходит, бросая ее.

— А как с убийством Крейга? Какие-нибудь отпечатки пальцевили что-либо другое, за что можно зацепиться? — спросил я.

— Абсолютно ничего, кроме описания, которое дала РобертаФенн.

— И что она рассказала?

Он открыл ящик стола, ухмыльнулся и сказал:

— Я только что перечитал это описание, сразу после того, какмы получили сообщение из Нового Орлеана.

Девица сказала, что преступник среднего роста, в темномкостюме и пальто, фетровой шляпе и маске. Кроме того, она заметила, что на немне было перчаток и что когда он появился вначале, то заметно прихрамывал, акогда убегал — уже не хромал. Черт знает что, а не показания!

— А ты сумел бы показать лучше, окажись на ее месте?

— Возможно, что и нет, — улыбнулся он, — но если стрелял неРиксман, значит — она.

— Что заставляет тебя так думать?

— Да ведь это единственный случай нападения на парочку,который не имеет объяснения. После ареста Риксмана нападения прекратились,точно ножом отрезало. Если кто-то другой занялся бы такими же налетами, какРиксман, мы столкнулись бы с подобными случаями.

Отодвинув свой стул, я сказал:

— Ты бы лучше закурил свою сигару, пока не сжевал ее доконца.

И заметил, как брови его снова сдвинулись.

— Ты получил черт знает сколько информации, а взамен не далпочти ничего.

— Возможно, я не могу предложить взамен многого.

— А может быть, можешь? Послушай, Дональд. Я хочу тебекое-что сказать.

— Говори.

— Если ты крутишь с этой женщиной, мы прижмем тебя к ногтю.

— С какой женщиной?

— С Робертой Фенн.

— А что с ней такое?

— Ее ищет полиция Нового Орлеана, и, поскольку сейчас таксложились обстоятельства, мы тоже ищем ее.

— Что дальше?

— Если ты знаешь, где она, и прикрываешь ее, то получишьсильный удар, хороший удар туда, где будет очень больно!

— О'кей, спасибо за намек, — сказал я и вышел.

Из телефонной будки в здании я позвонил в офис.

Берта Кул только что вошла. Я сказал ей, что буду не позжечем через два часа. Она хотела узнать, что происходит, но я ответил, что немогу обсуждать такие дела по телефону. И отправился в отель.

Роберта Фенн спала допоздна.

Я присел на край ее постели и сказал:

— Давай поговорим.

— О'кей.

— Этот Крейг. Что ты можешь о нем рассказать?

— Я с ним встречалась.

— Может быть, ты мечтала выйти за него замуж, а он не хотелжениться?

— Нет.

— У тебя были какие-то осложнения?

— Нет.

— Ты знала, у кого он работает?