– Не время бездельничать! – окликнул их знакомый голос с квартердека. Адам и Ирен сели, растерянные, и увидели лысый призрак Волеты, склонившийся над отремонтированными перилами со стороны потрепанной задней части корабля. – Капитан и Уинтерс приближаются, и я не думаю, что они придут одни.

– Что случилось с твоими волосами? – спросил Адам, щурясь на ее резкую тень на фоне яркого солнца. – Где ты была? Мы слышали взрыв.

– Это была я. Капитан нашел того типа, он оказался из плохих ребят – тех, которые легко обижаются.

Это пробудило в Ирен прежнюю бдительность, и она встала с глухим стоном.

– Сколько их?

– Больше, чем тебе по силам. – Волета подняла над перилами тяжелый мешок. – Я украла их завтрак!

– Адам, бери пистолеты и защищай нас. Не высовывайся и дай врагу выстрелить первым – это подскажет тебе расстояние.

– Ты сможешь переместить корабль одна? – спросил он.

Амазонка тряхнула руками, объемистые клубы мышц перекатились под кожей, занимая положенные места. Она намотала буксирный трос на предплечье:

– Если нас ждет завтрак, я и Башню передвину.

Эдит так и не смогла объяснить – по крайней мере, своим братьям, – какое удовольствие она получала от труда. Оба ее старших брата наслаждались отцовским состоянием, но сетовали по поводу усилий, которые тому пришлось приложить для его приобретения. Они находили сельское хозяйство скучным, а фермерство – утомительным. С их точки зрения, труд был наказанием за нищету, а они-то не нищие.

Интерес Эдит к семейному делу был для них полнейшей загадкой, особенно с учетом того, что ее полу дозволена праздность. Когда отец украсил и обставил гостиную, потратив немалые деньги ради той лишь цели, чтобы она смогла должным образом принимать гостей-джентльменов, братья сперва позавидовали долгим дням безделья и флирта, которые ее ожидали, а затем озадачились, когда она отказалась даже сидеть в этой комнате.

Она вышла замуж поздно – слишком поздно, если сравнивать со сверстницами, – отчасти потому, что ни один ухажер так и не смог за ней угнаться. Она вечно обходила поля или проверяла, не грызут ли кукурузу проволочники, или ремонтировала изгороди, или обучалась тому, как надевать упряжь на тягловых лошадей, или занималась еще сотней других, предположительно скучных дел, которыми не должна была заниматься.

Что для ее братьев так и осталось загадкой, так это награда, которую Эдит получала за труд. Под грязью и мозолями у нее развились мышцы, и суставы обрели подвижность. Чем больше она работала, тем увереннее становилась, и эта уверенность в себе ей весьма нравилась. Она верила, что в отличие от состояния, которое можно обрести и потерять, воздаяние за тяжелый труд остается с тобой надолго.

Но это было до того, как она обратила взор на Башню.

Теперь она была не в силах даже идти по прямой.

Рука мертвым грузом висела на плече и своим весом тянула ее то в одну сторону, то в другую. Слишком упрямая, чтобы остановиться, она брела за Сенлином какое-то время, прежде чем потеряла равновесие и рухнула в заросли молодых фарфорников, которые с треском фейерверка рассыпались вокруг нее. Колючая молодая поросль изрезала ее, как меч-трава. Когда Сенлин вернулся и вытащил ее, она пришла в ярость.

– Хватит возиться, беги! – Эдит отбросила его руку, как только встала. – Почему ты снимаешь ремень?

Сенлин молча поднял ее механическую руку к груди и обернул ремень вокруг шарнирного запястного сустава.

– Повернись, – сказал он, и она подчинилась, возмущенно пыхтя. Он протянул руку поверх ее плеча и ухватил ремень. Она убрала волосы, чтобы не мешали. Ощутив его приятное дыхание на затылке, слегка вздрогнула. Он скрепил концы ремня пряжкой. Соорудив простую перевязь, он снова развернул Эдит и сказал: – Ну вот. Готово. Я не могу допустить, чтобы ты ныряла в ежевику на каждом повороте.

– Спасибо, – сказала Эдит, хоть Сенлин и не понял, было ли это искренне.

Раз уж они все равно остановились, Сенлин воспользовался моментом, чтобы свериться с компасом. Они все еще шли нужным курсом, но без тропы продвигались очень медленно. Не успев пройти и пятьдесят футов, они были вынуждены карабкаться по искусственному холму или перебираться через декоративную стену. Шелковые сады строили для развлечений, и поэтому поход смахивал на прыжки между садами позади домов в густонаселенном городском квартале.

– Смотри, это наш старый друг – эму, – сказал Сенлин, подходя к ржавой машине с лесистой стороны.

– А не получится ли так, что на тропинках кишат ходы? Мне кажется, в зарослях нам будет лучше, – сказала Эдит, крутя шеей, чтобы привыкнуть к новому весу, который ее тяготил.

– Не согласен. Они нас обгонят, если уже не обогнали, и окажутся между нами и кораблем. У нас нет выбора, кроме как выйти на тропу. Ты первая. Я разберусь с тем, что выскочит сзади. – Он попытался вытащить рапиру. В тесноте между деревьями это удалось не сразу, и жест получился лишенным изящества.

Сенлин знал, что именно ей хотелось бы удерживать тыл, защищать его, своего капитана. Но отказ движителя вывел ее из строя во многих смыслах, и они это понимали. Конечно, это совместное знание лишь усиливало ее досаду и вынуждало решительней доказывать свою полезность.

Она открыла рот, желая спорить, но Сенлин ее опередил.

– Это приказ, мистер Уинтерс, – отрезал он. – Если мне придется отдавать каждый приказ дважды, у нас уйдет вечность, чтобы добраться куда-нибудь. Хмуриться будете на борту. А теперь уходим отсюда.

Эдит вытащила свой клинок с изяществом, которое словно намекало: даже с одной рукой она лучшая фехтовальщица.

Тропа была настолько извилистой и затуманенной рассеянным синим светом, что они могли видеть только небольшие ее отрезки в обоих направлениях. Сперва показалось, что дорога пуста. Возможно, ходы все еще воевали с паукоедами; возможно, они потерпели поражение. Сенлину и Эдит было все равно. С каждым поворотом вслепую они убеждались, что все еще в безопасности, и шли все быстрее, и сердца их колотились. Они были почти дома.

Тропа вышла к пляжу и огромному театру кораблекрушений. При виде солнечного света, который лился через портовый туннель, от облегчения у них едва не закружилась голова. В воздухе стоял отчетливый запах; он был свежим и совсем не похожим на холодную, глинистую вонь мха и стоячей воды.

Он чем-то напоминал резкий аромат молотого перца. Это был, как в конце концов понял Сенлин, запах пороха.

Пробираясь впереди Эдит в густой тени брошенного корабля, Сенлин услышал шумное дыхание, поскрипывание кожаных ремешков и скрежет шомполов в стволах. Он выглянул за край обтянутого шелковой оболочкой корпуса и увидел, что возле входа в туннель расположился взвод. За ними, в другом конце длинного коридора, «Каменное облако» парило в солнечном устье порта.