таких вот путешественников через время и пространство, многие просто кончают себя прыжком с моста или какого другого высотного сооружения. Просто от того, что не могут понять, что с ними происходит.

Заметив скепсис в моём взгляде, Мохиндер тут же осёкся:

- Да, конечно, вы возразите, что тоже ни черта не понимаете, но, как ни крути, у вас есть рядом человек, который верит вам, не пытается убить, сдать в психушку, а верит, и обещает помочь. По-моему, это дорого стоит.

Мохиндер отпил из своей кружки и вновь сделал долгую затяжку папиросой.

- А почему я должен поверить вам? - не унимался я, перебирая пальцами кружку на столе.

- Не должны. Вы вольны делать, что хотите. Я вам об этом сказал, ещё в храме, перед тем как уехать оттуда, - развел руками Мохиндер.

- Как будто у меня был выбор… - с досадой процедил я.

Мохиндер резко встал из-за стола, потушил очередную папиросу в пепельницу и смотря куда-то в сторону, обратился ко мне:

- Что вы заладили с этим выбором, как девчонка на сеновале?! У вас есть выбор, либо помочь и надеяться, что вам помогут в ответ, либо уйти и искать червоточину самостоятельно, чтобы вернуться домой. Да, оба варианта не завидные, ну, а когда в жизни бывал выбор между шоколадкой и пряником?

Мохиндер остановился, будто ожидая от меня ответа. Затем чуть поправил на себе уже сильно помятый костюм и сел за стол, залпом опрокинув в себя остатки эля в кружке.

Я молчал, мне нечего было ему возразить. И, наверное, копания в моей голове – это мелочи по сравнению с тем, что в целом твориться вокруг меня. Но мне всё равно почему-то было трудно легко отдать свой разум на растерзание этому человеку, пусть и вроде как с благой целью. Ведь на самом деле он прав, без знания языка, в самый ответственный момент я могу всё запороть. А если у него не получится? Ошибётся, не справится… Что тогда? Если я правда сойду с ума?

Наше молчание продолжалось несколько минут, я всё гонял в своей голове все “за” и “против”, и наконец обратился к Мохиндеру:

- Я точно не стану олигофреном после ваших процедур?

- Ну, пока никто не жаловался. Хотя, конечно, когда интеллект падает до уровня олигофрении, может и жаловаться перехочется, - отшутился в ответ Мохиндер.

- Ладно, деваться всё равно некуда. Давайте решать ваш языковой барьер, - махнул рукой я и допил свою кружку эля.

Мохиндер резко приободрился и, хлопнув в ладоши, сказал:

- Отлично! Мне на эту работу, конечно, было бы хорошо, чтобы Дипали поддержала меня. Всё-таки это не рядовое двиганье стульев или овладение чужим телом на короткое время. Но тут, уж… - Мохиндер бросил взгляд на топчан, где мирно, как будто не дыша, спала Дипали, - …работаем с чем есть. От вас, доктор, потребуется лишь просто лечь на пол, расслабиться и доверится мне.

Глава 21

После недолгих объяснений от Мохиндера, я лег на пол лицом вверх, раскинув чуть в стороны руки и ноги. Мохиндер сел у моего изголовья на колени и положил обе руки на моё правое запястье.

- Закройте глаза, Алексей Григорьевич, и постарайтесь вспомнить самый светлый момент в вашей жизни, - спокойным размеренным тоном произнес он.

Самое главное, что поведал во время инструктажа Мохиндер, это то, что воздействие на мой головной мозг будет очень сильным, все чувства обострятся в сотни раз, особенно это касается ассоциативного мышления, а также воспоминаний. Поэтому лучше всего думать о самых приятных вещах. «Но в любом случае, эффект может быть непредсказуемый, так что будьте готовы ко всему, док» — это последнее, что он мне сказал.

Вот тебе и 5 пустяковых минут. Но отступать уже было поздно, тем более что мне и вправду может смертельно помешать незнание языка дальше.

Закрыв глаза, я решил думать о детстве, когда мне было лет 10, и я бегал по двору ещё сносного вида хрущёвок. Лето, яркое солнце, пахнет полынью и жженой травой. Мир так огромен, и он весь мой! Всё только начинается!

И действительно, Мохиндер был прав, первые секунды мне мешало погрузиться в мысли четкое ощущение каждой ворсинки шкуры на полу под своим телом, не знаю как, но я тут же смог их сосчитать - триста семьдесят две тысячи пятьсот девять. Звуки вокруг слились в один гулкий шум, я чувствовал биение сердца своего экзекутора, слышал, как шуршит его кожа при дыхании и сокращаются мышцы, но я не мог сконцентрироваться и выделить хотя бы один звук, всё вокруг звучало в медленном гулком тоне.

Затем в один момент я будто физически оказался на ветке ивы. Той самой раскидистой ивы, на которой провёл половину своей юности. Рядом с деревом стояла, до боли знакомая, белая трансформаторная будка, на которую мы иногда залезали по этому дереву, вызывая неимоверный гнев местных старушек, каждый раз пытающихся нас оттуда согнать. Солнце было высоко в небе, я ясно ощущал запах лета, детского беззаботного лета.

Я соскочил с ветки на землю, приземлившись на корточки, сухая песчаная пыль окатила мои ноги. Боже! Неужели я опять здесь?! Как это прекрасно!

- Лёха! Лёх! Иди сюда скорей! - знакомый детский голос позвал меня.

Я поднял от земли глаза, в метрах 5-ти от меня стоял рыжий мальчишка 8-10 лет, одетый в футболку и шорты, а через плечо перекинута старая отцовская военная походная сумочка, он держал в руках деревянную палку, конец которой был измазан какой-то чёрной вязкой жижей, то и дело капающей на траву. Я быстро встал, подбежал к нему и спросил, даже не задумываясь:

- Пашка, что это у тебя?.

- Погляди, - Пашка обеими руками поднял вверх палку и стал крутить ей как шампуром на мангале, радуясь от того, как вязкая чёрная субстанция перекатывается и стекает на землю, - Это гудрон. Дворники оставили походу. Ещё горячий!

- Дай мне тоже попробовать! - начал я.

Я попытался выхватить палку из Пашкиных рук, но он отпрянул от меня и закричал:

- Эй, возьми себе сам! Чего к моей дубинке лезешь? Тут вон дофига этого добра.

Он показал на чёрное от сажи и опрокинутое на бок металлическое ведро, из которого часть чёрной массы медленно вытекала.

- О, круто! Сейчас я тоже себе сделаю, - сказал я и побежал на поиски подходящего куска