К их величайшему огорчению, из этого ничего не вышло. Подойдя к зловещей стене, они не увидели ничего, кроме груды камней и нескольких прогнивших досок. Калифорнийцев и след простыл. Они счастливо избежали угрожавшей им кары. Оглянувшись во все стороны, Кроуджер увидел вдалеке несколько удалявшихся силуэтов. Он взвел курок, поднял руку и остановился в нерешительности. Что, если это не они, а какие-нибудь мирные обыватели? Рука его опустилась.

— Черт с ними! — сказал он, пряча пистолет в карман. — Пусть убираются, куда хотят. Мы и завтра успеем воздать им по заслугам. Разыскать негодяев не составит труда. Ведь мы знаем, как их зовут. Если в Сан-Франциско есть хоть тень правосудия, они понесут наказание за свою низость. От всей души благодарю вас, мои храбрые «паладины»! Возьмите этот стофунтовый билет и выпейте за мое здоровье. Я никогда не забуду, что обязан вам жизнью. Если бы не вы… Но, в самом деле, что привело вас к этому пустынному месту?.. Впрочем, сейчас у нас нет времени на разговоры. Мы потолкуем по дороге на фрегат. Ты поедешь с нами, Гарри. Тебе полезно будет поспать еще разок на старом пепелище.

Гарри охотно повиновался. Вместо того чтобы переворачиваться с боку на бок на мокром песке, он крепко и сладко проспал эту ночь на своей прежней койке.

Глава XXVI

ЗАБРОШЕННАЯ ГАСИЕНДА

Милях десяти от Сан-Франциско стоял довольно неказистый дом. Его со всех сторон обступали горы Сан-Бруно. Невдалеке проходила дорога, сперва тянувшаяся по берегу залива, а потом вплотную подходившая к открытому океану. Не обладая никакими архитектурными достоинствами, дом этот назывался гасиендой только потому, что находился посреди обширных пастбищ, обращавших на себя внимание крайней запущенностью. Когда-то это было перворазрядное скотоводческое владение. Теперь оно пришло в негодное состояние. Особенно тяжелое впечатление производил самый дом с прилегающими к нему угодьями.

Стены уединенной гасиенды почернели от непогоды и дали кое-где большие трещины. Двери не исправлялись и не красились в течение многих лет; когда их открывали или закрывали, ржавые петли скрипели невыносимо громко. В коралях около дома скота не было и в помине. Не было его также и на лугах, окружавших гасиенду. Коротко говоря, она имела такой вид, словно владелец ее отсутствовал или его не существовало вовсе. Дом можно было принять за необитаемый, если бы вокруг него не бродило несколько пеонов. Общество им составляли две-три босоногие женщины, то часами сидевшие на крыльце, то размельчавшие на метате маисовые зерна.

Тем не менее владелец у заброшенной гасиенды был. В разговоре скучающих пеонов и служанок то и дело упоминалось имя хозяина. Он появлялся дома чрезвычайно редко. Звали его дон Фаустино Кальдерон.

Большую часть времени дон Фаустино проводил в Иерба Буена, сравнительно недавно получившем название Сан-Франциско. В последние месяцы он совершенно забросил владение, доставшееся ему по наследству от отца. Особого внимания, впрочем, он не уделял ему никогда. Скотоводство казалось ему слишком низменным занятием. Он быстро прокутил и проиграл в карты отцовское наследие. Земля была уже заложена и перезаложена. Дом постепенно превращался в развалины. В отсутствие Кальдерона это особенно бросалось в глаза. Слуги даже не пытались придать гасиенде жилой вид. Увлекаясь картами не меньше, чем их хозяин, они почти целые дни проводили во внутреннем дворе, играя на медяки в монте. Стоило дону Фаустино приехать, как картина резко менялась. Несмотря на свое беспутство, Кальдерон был чрезвычайно строгим и взыскательным хозяином. Крайне снисходительный к своей собственной персоне, он проявлял бесконечную требовательность к людям, находившимся от него в зависимости. Несчастные пеоны ненавидели его. Когда он удостаивал заехать на денек-другой в свою гасиенду, им приходилось ходить за ним по пятам и угадывать его желания. При малейшей оплошности с их стороны хозяин разражался громкими проклятиями и хватался за плеть.

На следующее утро после той памятной ночи, которая ознаменовалась крахом банка в «Эльдорадо», в заброшенной гасиенде царило непривычное оживление. Несмотря на ранний час, слуги с озабоченным видом сновали взад и вперед. Их необычайное поведение служило верным признаком того, что хозяин дома. Он действительно был дома.

После недельной отлучки Кальдерон приехал в родную гасиенду в неурочный час, когда из-за гор только начало показываться солнце. Он приехал не один, а с джентльменом, который (слуги прекрасно знали это) был его закадычным другом. Они подскакали к дому, кинули поводья своих коней на руки выскочившим им навстречу грумам и прошли в комнаты. Осторожно заглянув в дверь гостиной, слуги увидели, что хозяин в чрезвычайно мрачном расположении духа. Это заставило их с особенной энергией взяться за приготовление завтрака.

Усевшись в удобные кресла, дон Фаустино и его гость некоторое время хранили молчание.

Оба они облокотились на стол и опустили головы на руки. Разговор, как и полагается, начал хозяин дома.

— Что же нам теперь делать, Лара? Мне кажется, мы должны уехать куда-нибудь. После того, что произошло, они, наверное, попытаются разыскать нас.

— Это весьма вероятно. Какая дурацкая история! Чего-то я тут признаться не понимаю. Откуда узнал этот человек наши имена? Как удалось ему выведать, что мы стоим у стены? На помощь нашим врагам подоспели «паладины». Так, по крайней мере, они назвали себя. Это были, очевидно, матросы с английского фрегата, поджидавшие офицеров у южной верфи. Но кто предупредил их? Это для меня загадка.

— И для меня тоже.

— Я помню наверное, что в Парк-Отеле не было не одного матроса. Ни один матрос не попался нам навстречу, когда мы шли по берегу. Я в этом уверен. Набережная показалась мне вчера еще более пустынной, чем обыкновенно. Я не допускаю, чтобы кто-либо мог пройти мимо нас незамеченным. В чем же тут дело? Уж не обладают ли матросы с «Паладина» ясновидением?

— Мне приходило это в голову.

— Стыдись, Кальдерон! Неужели ты способен относиться серьезно к таким глупостям? Что касается меня, то, говоря об ясновидении, я, конечно, только пошутил. Нет, все это объясняется иначе.

— Но как?

— Самым естественным образом.

— Как же?