И вновь рот Ары промолчал, а руки зажили своей жизнью, освобождая сперва ее от одежды, а потом и его – от штанов. И, когда он провел руками по ее полностью обнажившемуся телу, с удовольствием оглаживая нежную кожу, девушку затрясло от мучительного наслаждения, и с губ сорвался стон, на который юноша ответил рычанием, обнажая заостренные книзу зубы. Лицо тоже заострилось, но болезненная изможденность при этом странным образом сгладилась по сравнению с тем, что было вначале, некоторые мелкие ссадины уже зажили, другие заживали прямо на глазах, словно тело с каждой секундой наливалось силой.

Когда бывший пленник наконец опустил Ару на холодный мокрый от конденсата пол, в ней билось лишь одно желание – чтобы он поскорее оказался в ней, чтобы взял на этом грязном полу. И брал бесконечно долго и яростно, в ритме бешеных толчков, разрывающих сейчас ее грудь под влиянием нарушаемого договора и охватившей тело жгучей истомы. Поэтому, когда он лег сверху, Ара только шире раскрыла бедра, извиваясь, выгибаясь навстречу и крича от невыносимого напряжения – каждая секунда промедления была пыткой. И снова, какая-то ее часть, далекая и слабая, скулила от страха и отвращения, от желания столкнуть с себя этого прекрасного монстра, тогда, как другая, сильная и жадная, требовала отдаться ему без остатка, раствориться в губительной страсти.

И сердце, захлебывающееся в предсмертных судорогах сердце знало, что разорвется, навеки остановится с первым его движением внутри, но Ара лишь крепче обвила юношу руками и ногами, готовясь слиться с обжигающей вспышкой.

Вспышка действительно была: свет ударил в глаза, залил тесное пространство клетушки, а следом ее выволокло наружу, и подвал сотряс раскатистый рык, к которому тут же присоединился второй, перешедший в гневное шипение лишенного законной добычи.

Когда желанное тело внезапно исчезло с нее, Ара задохнулась от боли, словно оборвали кровную нить, хотела рвануться к нему, вернуть, снова быть с ним, но из-за накатившей невероятной слабости не могла даже открыть глаза и лишь чувствовала, как сумасшедший барабан в груди постепенно успокаивается, переходя на хоть и сбивчивый, но безопасный ритм. А рядом кто-то метался, бился, врезаясь в стены, звеня цепями, слышался треск ломаемых крыльев, снова шипение, снова рев, словно два взбесившихся животных бились не на жизнь, а на смерть.

Последний раскатистый рык, удар, и все стихло. А потом кто-то приблизился, бережно приподнял ее, укутал во, что-то, кажется, в плащ, и мир погас.

Аре было откровенно скучно. Зато маменька явно не разделяла ее мнение: она вот уже битый час болтала со случайно встреченной на выходе от портнихи знакомой и, кажется, еще долго не собиралась останавливаться. И Ара смотрела на затянутую туманом улицу – на прогуливающихся леди, наряженных в последний писк столичной моды, джентльменов, постукивающих тросточками о мостовую, проезжающие мимо экипажи, – потом снова на маму и со вздохом прижимала к себе куклу.

Единственным занимательным событием стал перебегающий дорогу кот с привязанным к хвосту бантиком. Забавный… Он брызнул в подворотню неподалеку, откуда вскоре раздалось его жалобное мяуканье и шипение. Девочка нахмурилась и с беспокойством посмотрела на угол, за которым он скрылся, ожидая, что кот вот-вот вновь появится, но он не появлялся, продолжая жалобно мяукать. Кажется, там послышался шум… А вдруг, что-то упало и придавило его, и теперь бедняжка не может выбраться?..

Девочка кинула еще один взгляд на маму, увлеченно обсуждавшую бриллиантовый гарнитур графини на последнем приеме у Эйзенгрантов, и сделала шажок в сторону подворотни. Оглянулась, но взрослые были полностью поглощены своим скучным разговором. Мама велела не отходить далеко, потому, что одиннадцатилетние девочки не должны в одиночку разгуливать по улицам города, тем более сегодня такой туман, что даже собственную вытянутую руку видишь не слишком четко. Но Ара и не собирается отходить далеко – лишь поглядит, что там с котом, не пострадал ли, и сразу обратно.

Кот не пострадал: вполне целый и невредимый, он забрался на закрытую крышку мусорного контейнера и оттуда, выгнув спину и вздыбив шерсть, шипел на кого-то внизу. Девочка сделала еще шажок вперед и испуганно попятилась: на земле, привалившись к контейнеру, сидел, какой-то человек. При звуке шагов он резко вскинул голову и уставился на Ару, не пытаясь подняться. Лицо кривилось от боли, и дышал он тяжело, хрипло, а руки прижимал к животу. Незнакомец был взрослый, на вид лет семнадцати-восемнадцати, как кузен Мэтью, хотя Ара плохо в этом разбиралась.

Первым порывом было убежать. С незнакомцами говорить нельзя, потому, что это признак дурного воспитания, и потому, что они могут причинить вред. Но кажется, этот юноша даже встать с земли не мог, не то, что навредить Аре. А еще по его прижатым к животу пальцам текло алое, капая на брюки, пропитывая заношенную и местами изодранную одежду. И Ара решилась повести себя одновременно невоспитанно и неосторожно:

– Сэр… вам плохо? Вы поранились?

В его глазах зажглись странные огоньки – и страшно, и красиво.

– Да… дитя… поранился…

– Моя мама тут, за углом, я ей скажу, и она позовет констебля, чтоб он вам помог!

– Не нужно… констебля, – с расстановкой вытолкнул юноша. – Ты сама… можешь помочь…

Ара с сомнением посмотрела на его рану, наверное, глубокую, раз так кровит – порезы у Ары, даже, когда она случайно задела только, что наточенное лезвие косы, так не кровоточили, – потом обернулась на затянутую туманом улицу, в мутном мареве которой плыли пешеходы и экипажи. Так близко, и так далеко… И зачем только она пошла выяснять судьбу кота? С другой стороны, если б не это, незнакомец просто истек бы здесь кровью.

– Я не умею лечить, – неуверенно произнесла она.

– О… умеешь… Как твое имя, дитя?

– Дэйнара Эштон. Но папа с мамой и Сесиль зовут меня «Ара». Сесиль еще иногда «Р-ра», потому, что недавно научилась выговаривать «эр».

– Так вот… Ара… ты умеешь лечить, потому, что ты… волшебница.

От удивления девочка качнулась вперед и сделала шажок к нему.

– Подойди… дитя, и я расскажу… больше.

Оглянувшись через плечо на улицу в пелене, Ара прижала куклу крепче к груди и сделала еще один шажок к раненому. В конце концов, юноша слишком слаб, и, если, что, она всегда успеет убежать от него.

– Я правда волшебница? – шепнула она.

– Правда… подойди… ближе.

Она сделала следующие два шажка, завороженно глядя в его глаза, разгорающиеся прекрасным нездешним светом.

– Еще… ближе.

– Какие у вас красивые глаза, – произнесла она, останавливаясь вплотную, и тут вдруг юноша с неожиданной скоростью и силой стиснул ее подбородок, притянул лицо к себе и поцеловал в сжатые губы.

Ара хотела оттолкнуть его, закричать, чтоб прекратил, потому, что это гадко и неприлично, но стальные пальцы не позволяли шелохнуть головой, а сил с каждой секундой становилось все меньше, словно они куда-то стремительно утекали. Кукла упала из безвольных пальцев, голова кружилась сильнее и сильнее, и в этом вихре мелькали горящие глаза, кирпичи соседнего здания с табличкой «Лэйн-роуд» и шипящий кот с забавным бантиком на конце хвоста, а где-то там, за туманом, голос мамы звал: