начнет лопаться.

Тут Джейсону попал дым в глаза, и он заплакал. Он уронил сковородку в огонь. Нэнси взяла мокрую тряпку и вытерла Джейсону лицо, а он все плакал.

— Ну, перестань, — сказала Нэнси, — перестань же.

Но он не переставал.

Кэдди вытащила сковородку из огня.

— Все сгорело, — сказала она. — Надо еще кукурузы, Нэнси.

— А ты всю положила? — спросила Нэнси.

— Да, — сказала Кэдди.

Нэнси посмотрела на нее. Потом взяла сковородку, высыпала обгорелую кукурузу себе в фартук и стала отбирать зерна длинными темными пальцами. Мы смотрели на нее.

— Больше у тебя нет кукурузы? — спросила Кэдди.

— Есть, — сказала Нэнси. — Есть. Смотри, тут не вся сгорела. Нужно только…

— Я хочу домой, — сказал Джейсон. — Я все расскажу.

— Тсс! — сказала Кэдди.

Мы прислушались. Голова Нэнси была уже повернута к двери, глаза ее наполнились красным отблеском от лампы.

— Кто-то идет, — сказала Кэдди.

И тогда Нэнси опять начала издавать этот звук, негромко, сидя у огня, свесив длинные руки между колен; и вдруг по всему лицу у нее выступили крупные капли; они бежали по лицу и скатывались на подбородок, и в каждой капле крутился огненный шарик от огня в очаге.

— Она не плачет, — сказал я.

— Я не плачу, — сказала Нэнси; глаза у нее были закрыты. — Я не плачу. Кто это идет?

— Не знаю, — сказала Кэдди; она пошла к двери и выглянула. — Ну, теперь придется идти домой. Это папа.

— Я все расскажу, — сказал Джейсон. — Я не хотел идти, а вы меня заставили.

У Нэнси по лицу все еще бежали капли. Она повернулась на стуле.

— Послушайте, скажите ему… Скажите, что мы будем играть. Скажите, что я за вами присмотрю до утра. Попросите, чтоб он позволил мне пойти с вами и переночевать на полу. Скажите, что мне и тюфяка не нужно. Мы будем играть. Помните, как в тот раз было весело?

— Мне вовсе не было весело, — сказал Джейсон. — Ты мне сделала больно. Ты мне дыму в глаза напустила.

V

Вошел отец. Он посмотрел на нас. Нэнси не встала со стула.

— Скажите ему, — попросила она.

— Я не хотел идти, — сказал Джейсон, — а Кэдди меня заставила.

Отец подошел к очагу. Нэнси подняла глаза.

— Разве ты не можешь пойти к тетушке Рэйчел и у нее переночевать? — спросил он. Нэнси смотрела на него, свесив руки между колен. — Его тут нет, — сказал отец. — Я бы увидел. Никого тут нет, ни живой души.

— Он во рву, — сказала Нэнси. — Спрятался во рву.

— Чепуха, — сказал отец. Он посмотрел на Нэнси. — Откуда ты знаешь, что он там?

— Мне был знак, — сказала Нэнси.

— Какой знак?

— Такой. На столе, когда я вошла. Свиная кость с окровавленным мясом. На столе лежала, возле лампы. Он там. Когда вы уйдете, вот в эту дверь, тут мне и конец.

— Какой конец, Нэнси? — спросила Кэдди.

— Я не ябеда, — сказал Джейсон.

— Чепуха! — сказал отец.

— Он там, — сказала Нэнси. — Смотрит сейчас в окно, ждет, когда вы уйдете. Тогда мне конец.

— Вздор! — сказал отец. — Запри дом, и мы тебя проводим к тетушке Рэйчел.

— Что толку! — сказала Нэнси. Она больше не смотрела на отца, но отец смотрел на нее сверху вниз, на ее длинные темные обмякшие руки. — Что толку тянуть?

— Что же ты думаешь делать? — спросил отец.

— Не знаю, — сказала Нэнси. — Что я могу сделать? Оттянуть еще немного. Да что толку? Так уж, видно, мне на роду написано. Что мне полагается, то и получу.

— Что получишь? — спросила Кэдди. — Что тебе полагается?

— Все это вздор, — сказал отец. — А вам всем надо спать.

— Я не хотел, а Кэдди меня заставила, — сказал Джейсон.

— Пойди к тетушке Рэйчел, — сказал отец.

— А что толку! — сказала Нэнси. Она сидела у очага, опершись локтями о колени, свесив длинные руки между колен. — Когда у вас, в собственной вашей кухне, и то нет защиты. И если б я даже спала у вас в детской на полу, вместе с вашими детьми, все равно меня найдут утром в крови и…

— Тсс! — сказал отец. — Запри дверь, погаси свет и ложись спать.

— Я боюсь темноты, — сказала Нэнси. — Я не хочу, чтоб это случилось в темноте.

— Что же, ты так с лампой и будешь сидеть всю ночь? — спросил отец.

И вдруг Нэнси опять начала издавать этот звук, сидя у очага, свесив длинные руки между колен.

— А, к черту, — сказал отец. — Марш домой, ребятишки! Пора спать.

— Когда вы уйдете, тут мне и конец, — сказала Нэнси. — Завтра я буду мертвая. Я уже скопила себе на гроб, я вносила мистеру Лавледи…

Мистер Лавледи был вечно грязный, невысокого роста человек, собиравший у негров страховые взносы; утром по субботам он обходил все хижины, и негры вносили ему по пятнадцать центов. Он с женой жил в гостинице. Однажды утром его жена покончила самоубийством. У них был ребенок, девочка. После того как его жена покончила с собой, мистер Лавледи уехал и увез ребенка. Через некоторое время он вернулся. По утрам в субботу мы часто видели, как он ходит по переулкам.

— Вздор, — сказал отец. — Завтра же утром увижу тебя у нас на кухне.

— Что увидите, то увидите. А что оно будет, про то один только Господь Бог знает.

VI

Мы вышли из дома Нэнси; она все сидела у очага.

— Запри дверь, — сказал отец, — задвинь засов. — Нэнси не шевельнулась. Она не взглянула на нас. Мы ушли, а она осталась у очага; дверь была открыта, и лампа горела.

— О чем она, папа? — сказала Кэдди. — Что должно случиться?

— Ничего, — сказал отец. Джейсон сидел у него на плечах и поэтому был самый высокий из всех нас. Мы спустились в ров; я молча во все всматривался. Но там, где лунный свет переплетался с тенями, трудно было что-нибудь разглядеть.

— Если Иисус спрятался здесь, он нас видит, правда? — сказала Кэдди.

— Его здесь нет, — сказал отец. — Он давно уехал.

— Ты меня заставила, — сказал Джейсон со своей вышки; на фоне неба казалось, что у отца две головы — одна маленькая, другая большая. — А я не хотел идти.

Мы поднялись изо рва по тропинке. Отсюда все еще был виден дом Нэнси с растворенной дверью, но самой Нэнси уже не было видно — как она сидит там у очага, распахнув дверь настежь, так как устала ждать.

— Устала я, — сказала она нам напоследок, когда мы уходили. — Ох как устала. Я всего только негритянка. Это же не моя вина.

Но ее еще было слышно, потому что как раз после того, как