– Я уже не могу участвовать в турнирах так, как прежде. Я не могу сконцентрироваться. Я не могу спать. Я не могу полностью включиться в состязания. Там, на ринге, я действую как робот. У меня здесь пустота, черт бы ее побрал – вот прямо здесь. – Он ударил себя по груди. – Я все делал для того, чтобы защитить мою малышку. Трое докторов – все трое! – сказали, что первые три месяца она должна лежать в постели. Ей нельзя никуда ездить, нельзя волноваться. Я не могу видеть ее, я не могу заниматься с ней любовью – и я пытался! Я пытаюсь поступать правильно, хотя все мое нутро кричит, что она принадлежит мне! – Он прищурился и с шумом выдохнул через нос. – Каждую секунду, пока мы с тобой дышим, ты принадлежишь мне.

– Реми, прости. Все это и меня тоже сводит с ума. – Я закрыла лицо руками, пытаясь восстановить дыхание несмотря на сдавленное спазмом горло, но он схватил меня за запястья и заставил опустить руки, ловя мой взгляд своими ярко-голубыми глазами.

– Я так тебя люблю. – Он обхватил мое лицо своими большими, чуть шершавыми ладонями. – Так чертовски сильно, Брук, что до сих пор не знаю, что с собой делать, – сказал он и поцеловал меня в переносицу, обдавая теплым, прерывистым дыханием. – Я так сильно скучал… по всему… по тому, как ты улыбаешься, как смотришь на меня, как пахнет кровать, когда ты со мной. Я люблю тебя так, как ничто в своей жизни, вообще ничто. Это разъедает меня изнутри, как болезнь – сумасшедшее желание приехать за тобой, забрать тебя и никогда не расставаться.

Я начала мелко дрожать, сидя на кончике кровати, все мои эмоции, все мои взбунтовавшиеся гормоны, все мои клетки, все мое существо взбудоражилось от его слов. Между ног покалывало от вожделения и тоски по той необходимой мне дозе Ремингтона, в которой мне неделями отказывали. Даже не пытаясь скрыть эту дрожь, я протянула руку и с нежностью провела пальцами по твердой линии его подбородка.

– Вот это, – слова против моей воли срывались с моих губ, – именно это я постоянно вижу перед собой. Это восхитительное, невероятно красивое лицо. Это лицо – все, что я вижу, все, что я хочу видеть – твое лицо в моей спальне, Реми.

– Черт, да сними с себя уже эту гадость, дай мне взглянуть на мою Брук.

С этими словами он сдернул с меня седой парик и отшвырнул его в сторону, а затем поймал мой взгляд, и… наши улыбки погасли. Воздух между нами начал пульсировать и дрожать, словно наше желание обрело плоть и сейчас дышало и билось в агонии между нами.

– И кому же пришло в голову скрыть эти потрясающие волосы? – пробормотал он, осторожно высвобождая мои спутанные волосы из-под сетки, и это тихое шуршание было единственным звуком, который какое-то время был слышен в комнате.

Медленные, сладостно опытные движения его пальцев, зарывшиеся в мой пучок на затылке в попытке высвободить волосы, отправили в путь полчища мурашек вниз по моему позвоночнику.

К тому времени, как он освободил из плена мои пряди цвета красного дерева и они упали мне на плечи, мои бедра превратились в желе, как и все мое тело. Тонкая струйка пота стекала по его мощной шее, и его грудные мышцы тоже блестели. Его торс, такой плотный и твердый, казался непробиваемым, как стальная стена, казалось, ничто не может причинить ему боль. Мышцы его рук вздувались, когда он гладил меня по волосам, и под этой немного неуклюжей лаской я распадалась на отдельные клетки, как мой пучок на прядки. Хриплым, как никогда, голосом я пробормотала:

– Предполагалось, что я твоя очень старая поклонница.

– И правда, моя, – отвечал он мне таким же хриплым шепотом.

– Что? – не поняла я.

– Моя сладкая… непослушная… моя любимая маленькая поклонница.

Он снова назвал меня своей… Я едва слышно застонала, но он все понял… Жаркие стрелы пронзили меня, когда он засунул руку под мое платье. Ярко-голубые глаза следили за каждым моим вдохом, пока его пальцы добирались до внутренней поверхности моих бедер, заставляя мое сердце пуститься вскачь.

Он смотрел на мой рот, и меня переполняло желание. Он наклонился, чтобы сначала попробовать его, раздвигая языком губы, все в яркой помаде, а все это время под моим платьем его пальцы скользили по ткани моих трусиков. Его язык сплелся с моим, он положил меня на кровать, и я вся дрожала, открывая рот под его напором.

Это казалось мне правильным, все так и должно было быть…

Он потеребил край моих трусиков, потом отодвинул их в сторону, и его палец принялся ласкать меня. Буря желания разыгрывалась во мне, когда я целовала его. Это был его вкус, смешанный со вкусом моей дурацкой помады, и я буквально умирала, ощущая его палец между своих ног, раскрывающий меня, и язык, горячий и влажный, уговаривающий следовать за ним и пить из его рта, пока он медленно вводил свой средний палец внутрь меня.

Мое тело выгнулось ему навстречу.

Он шептал прямо мне в рот:

– Если ты смогла прийти на мой бой, ты можешь прийти и в мои объятия.

Мое дыхание прервалось, когда он заскользил пальцем внутри меня. Я чувствовала, как сжимаюсь вокруг него, все мое тело жаждало иметь его внутри. Он добавил большой палец, чтобы ласкать мой клитор, и чуть отстранился, чтобы взглянуть на мое лицо, играя самой чувствительной, самой жаждущей его частью моего тела. Весь его рот был измазан моей помадой, челюсти свело от желания, ярко-голубые глаза на красивом лице смотрели на меня, и, боже, клянусь, он выглядел сейчас так сексуально, как будто какая-то другая женщина недавно целовала его. Я даже заревновала его… к себе и своей помаде, я металась головой по кровати и без конца повторяла его имя:

– Ремингтон… о, Ремингтон…

Он со стоном поцеловал меня еще раз, быстро и жестко, чуть прикусив зубами, а затем отстранился от меня совсем и убрал палец.

Не торопясь, он принялся расстегивать пуговицы моего цветастого платья – медленно… одну за другой. Каждая клеточка моего тела взбунтовалась, дрожа от нетерпения, я села и начала помогать ему расстегивать нижние, в то время как он расстегивал верхние.

– Скорее, скорее, пожалуйста, прикоснись ко мне, – выдохнула я.

– Ш-ш-ш, тихо, – пробормотал он, распахивая платье, и жадно впился взглядом в мое тело, лишь слегка прикрытое белым хлопчатобумажным бельем. Мои острые соски торчали сквозь тонкую ткань лифчика, а трусики совсем намокли от вожделения. Не думала, что его глаза могут стать еще темнее или голоднее, чем были до этого.

Не успела я опомниться, как он подцепил застежку моего лифчика большими пальцами, отодвинул в сторону и принялся руками ласкать мои соски, а зубами покусывать рот, нижнюю губу, верхнюю, а затем, наклонив голову, втянул один сосок в свой рот.

О боже, оказывается, это я издавала все эти звуки. Покачиваясь под ним, под его ласками, под его руками.

Он поиграл языком с кончиком моего соска, рассылая по всему телу волны удовольствия. Затем провел рукой вниз, снова засунув ее в мои трусики, а я запустила пальцы в его волосы. Он казался таким изголодавшимся по мне, не меньше, чем я по нему, и как только его средний палец снова проник в меня, я, вся такая горячая, влажная, отчаянная, чувствуя, как его жаркий рот сосет мою грудь, я поняла, что кончаю.