картошкой с грибами, и я потянул носом воздух. Павел тем временем предложил мне стул и спросил:

— Не откажетесь с нами поужинать?

— С большим удовольствием, — улыбнулся я.

Помня о том, что Кашеварову нужно худеть, я попросил положить мне совсем немного, и Оксана даже поначалу расстроилась. Но я честно объяснил ей, что борюсь с лишним весом, а потому с большим трудом удерживаюсь от того, чтобы съесть все. Девушка рассмеялась, и мы принялись ужинать. Оксана поинтересовалась, откуда мы знакомы с ее отцом, я рассказал, как мы с ним и с Гришей Чорбой изготавливали кровлю. Потом мы остались на кухне с Павликом, чтобы поговорить уже по делу. Я достал из кармана миниатюрный «Панасоник» с малюсенькой кассетой и включил запись, предварительно предупредив об этом своего собеседника. Параллельно с этим я просматривал фотоальбом с поистине уникальными кадрами. Их мне обещали выдать на время для газеты, чтобы сделать копии и проиллюстрировать материал.

История этого парня была с его точки зрения простой, а с моей — захватывающей. Он работал здесь, в Андроповске, в автобусном парке, водил пассажирский ЛАЗ. В армии получил категорию C, поэтому его призвали на военные сборы, откуда перекинули в зону отчуждения. Там он возил ликвидаторов к аварийному блоку и обратно. После каждого такого рейса его «свинцобус», то есть закрытый свинцовой защитой автобус модели «Таджикистан»[42], тщательно мыли, как и его самого. Говорили, что с собой нельзя ничего брать. Потом «свинцобус» оставили в могильнике на вечное гниение.

Поначалу было страшновато, говорил он. Большой чистый город пустой, как будто все вымерли. А по улицам — бронетранспортеры, БРДМ[43] и самые обычные поливалки. Только водители затянуты с ног до головы в костюмы РХБЗ[44], и глаз не видно за стеклами противогазов. А еще — тут Павлик слегка вздрогнул — машины лили на асфальт не воду, а клейкую жидкость, которая прибивала радиоактивную пыль, не давая ей разлететься от ветра.

По дороге они им несколько раз попадались мародеры. Павлик был в этом уверен, потому что те, едва завидев автобус с людьми, быстро прятались в заросли. Некоторые прямо на машинах сворачивали в лес. А один раз какую-то «шестерку»[45] солдаты раздавили гусеничной ИМР, то есть инженерной машиной разграждения. Я видел такие на фотографиях, а один раз даже в одном из транспортных музеев в Москве — это фактически танк. Павлик объяснил, что у той «шестерки» весь багажник был забит украденными из пустых домов вещами. Ее водителя задержали милиционеры, дорогу в этот момент перекрыли. А тут мимо как раз ехал экипаж ИМР. Как только те узнали от сержанта, что в машине зараженный скарб, еще и краденый, расплющили легковушку без лишних сантиментов.

Видел Павлик и как землю хоронили в земле, как сваливали в ямы убитых кошек и собак, потом эти ямы заливали бетоном. Жутко, говорил он, просто жутко. Но при этом парень хорошо понимал необходимость всего, что происходило и происходит там до сих пор. В районе Чернобыля у планеты зияла огромная рана, которую требовалось как можно скорее закрыть, чтобы она не пошла дальше, не разрослась по всему телу Земли. Он «всего лишь» возил ликвидаторов на «свинцобусе», повторял Павлик. Ничего героического не совершил. А вот те, кто расчищал крышу четвертого блока, кто тушил пожар двадцать шестого апреля, они-то как раз проявили невероятную доблесть. И он, Павлик, был бы рад быть в рядах первых. Но ему доверили только водить машину.

— Вы знаете, — проговорил я, когда мой собеседник замолчал, — я с вами не соглашусь. Возить людей в зараженной радиацией местности — это тоже подвиг. И вы должны об этом помнить, не стесняться того, что вы там были.

— Наверное, вы правы, — слабо улыбнулся он. — Но меня учили, что нужно действовать, а не рассказывать.

— Вы и действовали, — уверенно кивнул я. — Кстати, как вы? Я не сильно вас утомил?

— Нет-нет, все нормально, — нарочито браво произнес Павлик, но я-то видел, как ему тяжело. — Водички бы только…

Он попытался встать, но не смог, и из комнаты тут же прибежала его супруга. Помогла мне снова усадить сопротивлявшегося парня на стул, налила в граненый стакан воды из чайника. А я окончательно убедился в том, что Павлика надо спасать.

— Вот что, — я нахмурился. — Я запишу вас к хорошему врачу. Не относитесь наплевательски к собственному здоровью. И не вздумайте сопротивляться, отказов я не потерплю.

Я не знал, кто в советском Андроповске мог помочь Павлику. Но я был точно уверен, что Аглая Ямпольская не останется в стороне. Не сама, так направит к кому-нибудь — к тому же самому своему учителю. Как его? Точно — Королевич Василий Васильевич.

— Спасибо вам, Евгений Семенович! — сказала мне Оксана, едва сдерживая слезы. — Он ведь упрямый. С ним только так.

— Берегите себя, — кивнул я и, пожав вялую руку Павлика, принялся собираться. — Если что, Оксана, вызывайте скорую помощь, не слушайте его. И вот вам мой номер.

Я быстро набросал свой рабочий телефон на листочке в блокноте, вырвал его и протянул жене Павлика. Еще раз поблагодарил обоих за прием и особенно за фотографии, попрощался и вышел за дверь. Там, внизу, меня ждала уютная «Волга» с терпеливым таксистом Петром.

* * *

Утреннюю планерку я твердо решил провести как семинар. Головы у всех свежие, материалы пока что в работе, и до выхода номера еще далеко. Так что, едва придя на работу, я сразу же попросил Валечку организовать мне сбор журналистского коллектива. На вторую неделю сотрудники уже привыкли к новому Кашеварову и точно не ждали никакого подвоха — они улыбались, свободно размещались за большим столом и сразу же готовили письменные принадлежности. Как прилежные студенты, ей-богу!

— Товарищи, у меня к вам серьезный разговор, — начал я и тут же понял, что выбрал неправильный оборот.

Все моментально как-то подобрались и насторожились. Видимо, решили, будто я их буду за что-то отчитывать и распекать. С одной стороны, это так и есть. Все-таки сейчас мы будем разбирать стиль заголовков, которым грешат все без исключения. Но с другой, нельзя подходить к людям из восьмидесятых с требованиями из будущего. А потому надо бы скорректировать свой заход.

— Помните, мы с вами поставили задачу сделать нашу газету одной из лучших? — я обвел всех внимательным взглядом. — Так вот, речь пойдет об этом. Сегодня у нас с вами, считайте, начнутся курсы повышения квалификации.

Журналисты тут же расслабились, чуть ли не выдохнули.

— Я тут просмотрел подшивку нашего издания за последние годы, — все внимательно слушали, — и сделал вывод, что мы подходим к заголовкам слишком формально. А между тем, это своего рода витрина хорошего текста.

Я сознательно не стал переносить ответственность на коллектив. Поэтому и сказал «мы подходим», а не «вы подходите». Все-таки для них я по-прежнему Евгений Семенович Кашеваров, их главный редактор, а вовсе не Женька Кротов из прекрасной России будущего. И все «косяки» газеты — это и моя недоработка.

— Позвольте, Евгений Семенович, — старик Шикин поднял руку, будто школьник-отличник, — но ведь главное в тексте — это суть, смысл.

— Верно, Пантелеймон Ермолаевич, — кивнул я. — Но даже самый талантливый текст нужно захотеть прочитать, чтобы оценить его гениальность. А что может побудить аудиторию хотя бы пробежаться по статье глазами? Именно заголовок. Броский, яркий, каламбуристый.

— Но ведь это приемы западной бульварной прессы! — впервые за все время со мной решила поспорить Людмила Григорьевна Метелина, тихая бабушка, которая в газете составляла колонки районных новостей о сборе урожая и прочих производственных процессах.

— Херстовина, — улыбнулся Бульбаш, весело подмигнув мне.

— Уильям Херст, хочу вам напомнить, был учеником Джозефа Пулитцера[46], — я выразительно посмотрел сначала на своего заместителя, потом на Метелину. — Того, в честь которого названа премия за точность и приверженность читательским интересам. Я отнюдь не возвеличиваю западную журналистику, в особенности «желтую». Но кое в чем нам с вами стоит у них поучиться. Умению заинтересовать читателя — так сто процентов.

— Задача советской газеты — доносить до читателя правду, — не унималась Людмила Григорьевна.

— Так мы этим и занимаемся, — спокойно парировал я. — И продолжим заниматься. Но чем больше людей заинтересуется нашими текстами из-за правильных заголовков, тем больше будет прочтений и до тем большего количества советских граждан мы донесем достоверную информацию.

— Но ведь они и так прочитают! — Метелина твердо решила меня переспорить. Вот уж верно: в тихом омуте черти водятся.

— Не нужно думать, что люди читают просто по факту, — отрезал я, намереваясь прекратить эту