Родные Лу смущенно жались в уголке. Мать, с красивой прической и в новом сиреневом брючном костюме с изящно завязанным вокруг шеи шарфом и сумочкой через плечо, нервно тискала в руках сумочку и неуверенно озиралась. Рядом стоял отец с единственными дожившими до его юбилея братом и сестрой: он — священник, она — монахиня. Вид у отца был растерянный и в этом антураже крайне нелепый. Таким Лу его еще никогда не видел.

Каждый из родственников окинул взглядом вошедшего Лу и тут же опять отвел глаза, отчего он чуть сквозь землю не провалился. Единственным, кто одарил его легкой улыбкой, был его отец, кивнувший ему и поднявший руку в приветствии.

Лу поискал взглядом Рут. Она стояла в дальнем углу, развлекая любезным разговором другую группу гостей, также чувствовавших себя весьма неуютно. Когда они встретились глазами, взгляд ее был холоден. В зале царила неловкая напряженность, и это было всецело на его совести! Он сконфузился, более того — устыдился. Ему хотелось как-то загладить свою вину перед этими людьми, перед всеми и каждым из них.

— Простите, — обратился он к стоявшему неподалеку мужчине в костюме, оглядывавшему зал хозяйским взглядом. — Вы здесь ответственное лицо?

— Да, Джейкоб Моррисон, управляющий. — Мужчина протянул руку. — А вы Лу Сафферн. Я видел вас на открытии месяц-другой назад. Помнится, разошлись тогда чуть ли не под утро. — И он подмигнул Лу.

— Да, помню, — ответил Лу, хоть ничегошеньки и не помнил. — Не могли бы вы помочь мне внести некоторые поправки в этот праздник?

— О, — видимо, слегка опешив, произнес Джейкоб, — мы, конечно, постараемся сделать все возможное, чтобы вы хорошо себя чувствовали. Что вам угодно?

— Стулья, — произнес Лу, стараясь приглушить резкость тона. — Моему отцу исполнилось семьдесят лет, так что нельзя ли выдать стулья ему и его гостям?

— О… — Джейкоб поморщился. — Но заказан фуршет. Стулья не входили в стоимость и…

— Я заплачу, конечно, сколько бы это ни стоило. — Лу сверкнул на него белоснежной улыбкой. — Лишь бы те, кто еще не на колясках, могли сесть.

— Да, конечно. — Джейкоб хотел отойти, но Лу вернул его.

— И еще музыка, — сказал Лу. — Есть у вас что-нибудь более традиционное?

— Традиционное? — Джейкоб недоуменно улыбнулся.

— Да, традиционное ирландское. Для моего отца, которому семьдесят лет. — Лу проговорил это сквозь зубы. — Что-нибудь взамен этого развратного джаза, в котором мой отец ничего не смыслит.

— Посмотрю, что тут можно придумать. Между ними возникла некоторая напряженность.

— А еще я по поводу еды. Элисон договаривалась насчет еды? Будет что-нибудь кроме этого голого мужика во взбитых сливках, возле которого случайно оказалась моя мать?

— Да, конечно. У нас подают пастуший пирог, лазанью и прочее в этом роде.

Лу только расхохотался.

— Понимаете, мы ведь все это согласовали с Элисон, — пояснил Джейкоб.

— Согласовали?

— Именно. Дело в том, что юбилейные вечера мы здесь обычно не проводим. — Он коротко улыбнулся. — У нас существует только стандартный набор блюд, на период Рождества — тем более. — Горделивым жестом он обвел рукой зал. — Вот для проведения корпоративов и других подобных праздников наше казино и его меню подходит как нельзя лучше.

— Понятно. Было бы неплохо узнать все это заранее, — вкрадчиво проговорил Лу.

— Но вы все санкционировали своей подписью, — заверил его Джейкоб. — Мы же предупреждали Элисон, что все бумаги должны быть вами подписаны.

— Да-да. — Лу с трудом проглотил комок в горле, и глаза его забегали по залу. — Конечно. Все правильно. Очевидно, я просто запамятовал. Спасибо.

Когда Лу приблизился к родственникам, те шарахнулись от него, как от дурного запаха. Шарахнулись и отошли в сторону. Но отец, разумеется, не шелохнулся, а остался на месте — поприветствовать улыбкой среднего из своих детей.

— С днем рождения, папа! — тихо сказал Лу и протянул отцу руку.

— Спасибо. — И, улыбнувшись, отец пожал руку сыну.

Вопреки всему произошедшему, вопреки всему, что Лу наделал, отец еще улыбался!

— Разреши мне угостить тебя «Гиннесом», — сказал Лу и оглянулся в поисках бара.

— Да у них нет «Гиннеса».

— Что?

— Есть пиво, шампанское и еще какой-то странного вида зеленый коктейль, — сказал отец, попивая из стакана. — В общем, я пью воду. А мама довольна, ей нравится шампанское, хотя взрощена она и не на этом напитке, — сказал он со смехом, видимо, пытаясь как-то разрядить ситуацию.

Услышав, что говорят о ней, мать Лу обернулась и бросила на сына взгляд, заставивший его съежиться.

— Но, строго говоря, — добродушно продолжал отец, — я вообще сегодня пить не должен. Завтра иду на яхте с Квентином. В Брасс-Манкиз гонки, а у него в экипаже человека не хватает, так что заменяет недостающего ваш покорный слуга. — И он ткнул себя в грудь.

— Ты не станешь принимать участие в гонках, Фред! — Мать Лу сделала большие глаза. — Тебя же в ветреный день даже на суше шатает, не говоря уже о яхте. А сейчас декабрь, штормит.

— Мне семьдесят лет, и я имею право поступать, как мне хочется.

— Тебе семьдесят лет, и как раз поэтому тебе пора прекратить поступать, как тебе хочется, если собираешься дожить до семидесяти одного года, — отрезала мать, а все засмеялись — все, включая Лу. — А тебе, дорогой, придется подыскать еще кого-нибудь. — И она взглянула на Квентина, лицо которого вытянулось.

— Это могу быть я, — сказала Александра, обнимая мужа. И Лу поймал себя на том, что отводит глаза, так как в нем шевельнулась ревность.

— Но ты никогда еще не участвовала в гонках, — улыбнулся Квентин. — Это нереально.

— В котором часу начинаются гонки? — спросил Лу.

Никто не ответил ему.

— Да я справлюсь, — улыбнулась Александра. — Что тут такого особенного? Надену бикини, а другие члены экипажа пусть позаботятся о клубнике и шампанском.

Домашние рассмеялись.

— Так на какой час назначены гонки? — опять спросил Лу.

— Ну, если будешь в бикини, так и быть — я тебя возьму, — пошутил Квентин.

И опять все засмеялись.

А Квентин, словно вдруг услышав вопрос Лу, но по-прежнему не глядя на него, ответил:

— Гонки начинаются в одиннадцать. Может быть, мне стоит позвонить Стивену. — И он вытащил из кармана мобильник.

— Я поучаствую, — сказал Лу, и все изумленно вытаращили на него глаза. — Я поучаствую, — с улыбкой повторил он.