– Какая-то ерунда! Они нас уводят в сторону от сути дела! – возмутился Бердымурадов.

– Совсем не ерунда! – подал голос с галерки Мишка Шмер. – Совсем не все равно, за что человек пьёт! Он показывает нам пример настоящего партийца! Марксист!

Раздались лёгкие смешки лейтенантов. Собрание постепенно направлялось в нужное для спасения утопающего русло.

– Ну, что я говорю! Партийная организация берёт его на поруки! – воскликнул Хлюдов.

– Капитан, с вами будет отдельный разговор! – попытался приструнить взводного командир полка. – Сядьте и не высовывайтесь, пока вас не спросили, чем вы сами как помощник дежурного занимались в ту ночь.

– Проверял караул и несение службы внутренним нарядом, – огрызнулся Хлюдов. – А вы что думали? И вообще, товарищи коммунисты, мы на собрании или на совещании? Почему нам рот затыкают? Мы здесь все равны!

Командование явно не ожидало сопротивления. А сопротивление было заранее хорошо подготовлено и спланировано. Никому не хотелось топить друга, да и следом на дно могли пойти остальные.

– Всем сесть и не болтать! Не допущу анархию! Слушать меня! Говорить буду я и парторг Козленко! – взорвался истошным воплем Хомутецкий.

– Нет, ну… Ну, нет! Я не согласен! Произвол! – поднял опухшую физиономию Гуляцкий. – Мы не пешки! А кто он такой, Козленко?

Командир полка начал судорожно глотать воздух. Одно из двух – сейчас либо его хватит удар, либо он бросится с кулаками на офицеров.

Встал замполит батальона Рахимов и отчасти спас положение:

– Разрешите мне сказать. Можно, конечно, каждый день пить за Родину и за коммунизм. В итоге, навредить и тому, и другому. Да, необходимо наказать коммуниста Миронюка, да! – Тактический ход. Миронюк и для Рахимова был другом-приятелем. – Наказать непременно! Объявить строгий выговор! Без занесения в карточку…

– А я не согла-а-асен! – уже куражась, протяжно не согласился обвиняемый. – И в Политбюро ЦК буду жаловаться, что вы – за империализм и не любите Советскую власть.

– Верно! Надо жаловаться! – поддержал Шкребус. – Я бы так не оставил.

– Глобус! Твой номер восемь! – перебил Рахимов. – Я внес предложение.

– И я внесу свое предложение! – не унялся Шкребус. – Просто выговор, не строгий. И попрошу не обзываться на собрании!

– А я считаю и настаиваю, надо его исключить из партии! – парткомовец Козленко не на шутку озлился.

– Что ж, товарищи коммунисты, поступило три предложения…

Поставили на голосование. Победило предложение Рахимова – не лучшее из трех зол, но и не худшее ведь. Считай, легко отделался, Миронюк!

Командир вскочил, уронив стул, выбежал из аудитории, хлопнув дверью:

– Я вам всем еще покажу!

В зале наступила тишина.

Через пару минут тишину нарушил скрипучий голос Бердымурадова:

– Что ж, товарищи коммунисты! Вы свое решение вынесли, мнения высказали. Теперь очередь за нами. С батальоном нужно что-то делать. Будем спасать коллектив… Пойдем-ка, Козленко. Тут нам сегодня делать больше нечего.

Едва замполит и секретарь парткома вышли за дверь, комбат вскочил из-за своего стола и грозно спросил у начальника штаба:

– Собрание закончилось?

Тот кивнул.

– Прекрасно! И демократия на этом закончилась. Я с вами чикаться не буду! П-панят-тна?

– П-панят-тна! – словно эхо ответил юморист Хлюдов.

– Молчать! Ладно, я тоже займусь воспитанием. Порядка сама не приходит! Ее нужно наводить ежедневно и ежечасно! П-панят-тна?

– Так точно! П-панят-тна! – в унисон гаркнули Власьев, Миронюк и Колчаков.

– Замордую! На гауптвахте сгною! В Афган! Всех к чертовой матери! – взвизгнул Алсын.

– Не понял?! В Афган? Или к чертовой матери? Уточните, пожалуйста! А тех, кто там был, отправите по второму заходу? – поинтересовался Чекушкин.

– Чекушкин! Строгий выговор за пререкания! Тебе, Власьев, тоже строгий выговор! И тебе Хлюдов! Миронюку строгий выговор за… за… за… – комбат вслух искал формулировку.

– Заело? Закончил? Запьем? Зальем это дело? – подсказал хмыкающий Миронюк.

– За… За хамство! – нашел наконец нужное слово Алсын. – Строгий выговор! За хамство.

– Ой, спасибо, благодетель! Ой, ноги мыть и воду пить!

– Пр-рекратить паясничать! Вон отсюда все!

В итоге никого ниоткуда не исключили. Провинившемуся майору объявили выговор – правда, всё-таки с занесением в карточку. А по служебной линии за пьянку всем участникам «банкета» вкатили по пять суток ареста. Миронюк, Влас и Гуляцкий отсидели эти пять суток в Ашхабаде, и обстановка нормализовалась. Хотели снять со всех по звёздочке, понизить в должностях, но… дважды за один и тот же проступок не наказывают!

А Хомутецкий всё же изыскал возможность протолкнуть хитрый вариант избавления от Миронюка. Его вскоре сплавили в городишко Мары, в горвоенкомат. Должность без понижения, без личного состава, но из этих Маров не выберешься уже никуда. Разве что на кладбище…

* * *

– Маразм, он и есть маразм! – констатировал Дибаша. – Никита, помнишь, как Вадика Пасмурцева начпо из партии велел исключить?

– Помню, ага. А Вадик Пасмурцев – и не член партии был, комсомолец. Так и доложили начальству, как бы по исполнению: товарищ Пасмурцев более не член партии, комсомолец!

– Комсомольцы, добровольцы! – немузыкально затянул Димка-художник. – Наливай!

– Мишка! Шмер! Вонь от твоих носков – это что-то. Шмердит! Хоть беги из мансарды. У-у-у, смерд! – это Никита проснулся в дурном расположении, гм, духа.

Голова гудела после вчерашнего застолья. И вместо того, чтобы поспать в единственный выходной, он вынужден участвовать в ПХД, то бишь парко-хозяйственном дне. Комбату дома со сварливой женой не сидится – вот и вызывает всех. А завтра предстоит быть ответственным по роте.

– Да нормальные носки! Ещё пока нормальные! Ещё не пятой стадии загрязнения! – пожал плечами Шмер. – Вот на пятой стадии подумаю, стирать или выбрасывать.

– О как! Так на какой они сейчас у тебя стадии?

– Щас подумаю, определю. Значит, день-другой ношу – пока пальцы не начинают скользить внутри. Это первая стадия. Вторая – когда выворачиваю их наизнанку и вновь ношу. Третья – правый надеваю на левую ногу, левый – на правую. Четвертая – опять выворачиваю. Пятая – носки встали колом, ударяю их об дверной косяк несколько раз, чтобы размягчить. Тогда они вновь наденутся на ноги. Нет, Никита, пока все же не пятая стадия. Терпи!

– Не буду! Сегодня же смету все твоё шмотьё-тряпье в кучу и подожгу во дворе.