— Нет, миледи, — почтительно ответил он.

Энн пришла в голову мысль, что они с лейтенантом могли бы поскорее уйти еще до того, как появится Айден. Но заслышав на лестнице шаги, она поняла, что опоздала.

Она повернулась навстречу мужу — и едва не потеряла дар речи. Потрясенная, она попятилась назад.

Айден последовал за ней, но выглядел он теперь совершенно иначе. Не стало кожаных бриджей, рубашки с открытым воротом, стоптанных сапог, которые обычно дополняли образ главы клана Данблэк.

Вместо всего этого на нем была синяя испанская куртка для верховой езды из первоклассной материи. Цвет ее выгодно подчеркивал зеленовато-синий оттенок глаз, рубашка на ее фоне выглядела ослепительно белой. Внизу оказался жилет из золотой парчи. Черные, начищенные до блеска сапоги казались лакированными. Темно-желтые бриджи плотно облегали его мускулистые ноги наездника. На голове была отличная бобровая шапка.

Это был истинный джентльмен, белая кость, голубая кровь. Светский лев. Образцовый экземпляр с потрясающим телосложением… Никакие уловки портных не смогли бы сымитировать столь мощный разворот плеч.

Он вошел в комнату со свойственной ему атлетической грацией, и даже лейтенант Фордайс ненадолго онемел. Одно дело — арестовать шотландского повстанца, а другое — титулованного дворянина, который вполне мог бы расхаживать по улицам Лондона и иметь влиятельных друзей. Энн наконец опомнилась.

— Вы и в самом деле знаете, как завязывается галстук, милорд, — восхищенно произнесла она.

В его глазах плясали чертики.

— У меня всегда наготове лежит пара-тройка накрахмаленных рубашек. — Он перевел взгляд на офицера. — Я послал Норвала с приказом, чтобы готовили мой экипаж. Я предпочитаю собственный транспорт — в нем моей супруге будет удобнее.

— Да, милорд, — ответил лейтенант, испуганный такой резкой переменой во внешнем виде Айдена.

Айден предложил ей свою руку.

— Пройдемте, миледи?

Она улыбнулась, поддавшись его обаянию. С этим мужчиной она готова была отправиться хоть на край земли.

— Да, милорд.

Обитатели Кельвина все еще ожидали их снаружи. Они буквально свернули себе шеи, чтобы как следует разглядеть своего лэрда. Энн удостоверилась, что не ее одну застало врасплох такое перевоплощение.

Энн кивнула Хью, но вслух не произнесла ни слова. Старший сын Фанга подогнал карету. Айден открыл перед Энн дверь и протянул ей руку.

— Одну секунду, если вы не возражаете, — сказал лейтенант Фордайс. Он подозрительно взглянул на Томаса Мовата. — Думаю, лучше пусть каретой правит один из моих людей.

— Как пожелаете, — легко согласился Айден.

Томас тут же спрыгнул с козел, и на его место забрался упитанный солдат. Лейтенант также приказал другому своему солдату сесть на одну из лошадей в упряжке, а третий солдат должен был ехать на крыше.

— Предусмотрительно, правда? — тихо шепнул Айден Энн. Он помог ей забраться в карету и сам последовал за ней.

Лейтенант Фордайс залез на свою лошадь и дал сигнал отправляться. Ему явно было неуютно в окружении ропщущих членов клана.

Карета оказалась очень тесной и на плохих рессорах. Айден своим массивным телом занял почти все пространство. Когда они выезжали за ворота, карету тряхнуло во второй раз, да так, что едущие в ней лязгнули зубами.

— Я уже сто лет ею не пользовался, — пояснил Айден. — Но Либстер отсюда недалеко. Мы окажемся там через один-два часа.

Он улыбнулся и помахал в окно Дэйви и его друзьям, которые бежали за каретой, провожая их.

Энн откинулась на жесткую кожаную спинку сиденья.

— Итак, каков ваш план?

— Я его еще не придумал.

Она сдавленно сглотнула.

— Так вот почему вы так вырядились?

— Человек, идущий на виселицу, должен выглядеть хорошо. — Он тут же извинился, когда понял, что она не сочла его шутку остроумной. — О, Энн, перестаньте хмуриться. Это была всего лишь неудачная попытка вас развеселить. Я обязательно что-нибудь да придумаю. Главное, что вы здесь, рядом со мной. — Он коснулся ее руки. — Вижу, вы снова надели кольцо.

— Я решила, что оно неплохо дополнит мой наряд, — произнесла она, не желая выдавать истинных причин.

— Так оно и есть. Идите ко мне. — Он положил ее голову себе на грудь и погладил ее по руке, стараясь согреть. — Будьте мужественной. Я что-нибудь придумаю.

— Осталось совсем мало времени.

Он рассмеялся.

— Лучшие идеи приходят мне в голову, когда я вынужден импровизировать.

Энн закрыла глаза. Слышно было, как размеренно стучит его сердце.

Рука его вдруг замерла.

— Вы не жалеете, что приехали в Кельвин? Что согласились на этот брак?

Она подняла голову. Лицо ее было печальным. И она сказала ему правду.

— Нет, я не жалею, что все так сложилось. Я бы даже не возражала, если б все сложилось еще хуже… но об этом браке не пожалела бы. Слышите, Айден? Я никогда не стану жалеть, что вышла за вас замуж.

— Обещаете? Что бы ни случилось?

— Да.

Он улыбнулся, и она положила руку на его гладкий твердый подбородок.

— Я люблю вас.

Он ничего не ответил, только обнял ее покрепче, изучая пейзаж за окном. Они ехали по побережью. Со стороны Энн из окна открывался вид на бурлящее Северное море и скалистый берег. Энн почувствовала легкий укол разочарования. Она надеялась, что он ответит ей тем же. Она знала, что он беспокоится о ней, но ей этого было мало. Она хотела любви, которая связала бы их вместе навсегда.

— О чем вы сейчас думаете? — спросила она, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно более беззаботно.

Он покачал головой.

— Я думал о том, как было бы хорошо, если б существовал другой способ решить противоречия между Англией и Шотландией…

— Вы хотите остановить «очистки».

— Это может поспособствовать восстановлению мира и согласия в моей стране.

Энн обдумала его слова.

— Нужно внести этот вопрос на рассмотрение парламента.

Он издал возглас недовольства.

— Ну и какой с этого толк?

Она села прямо.

— Парламент мог бы приостановить этот процесс. Он мог бы даже принять закон, который запретил бы «очистки».

— Энн, — сказал он с преувеличенным терпением, — люди, которые пишут законы, получают доход от их применения на практике.

Но она не совсем была согласна с таким утверждением.

— То, о чем вы говорите, касается Палаты лордов, но не Палаты общин. И, Айден, люди сейчас куда более осведомлены о социальной несправедливости, нежели раньше.