«Алый зал» был около тридцати метров в диаметре. Его круглые стены были обтянуты тёмно-красным бархатом. Обивка стульев, стоящих возле массивного стола в центре зала, также была тёмно-алой. С потолка свисала шикарная янтарная люстра, по стенам висели канделябры. Рашель зажгла свечи и спустилась в зал по четырём ступенькам, отделявшим дверь от уровня пола. Вокруг пахло старым деревом и ткаными обоями.

За столом хватило бы места для доброго десятка человек, но возле него стояло только три стула – те самые, на которых главы Трёх родов заседали ещё в девятнадцатом веке. С тех пор как место заседаний Совета переместилось в Санктуарий, этим помещением не пользовались, и словосочетание «Алый зал» приобрело сакральный, мистический оттенок, в то время как на самом деле это был просто небольшой зал без окон, старый, затхло пахнущий, как и бесконечные ведомства Адамантовой Академии.

Джонатан Марш считал себя новатором, хотя на самом деле он в очередной раз повторял ошибки своих предшественников. Попытка запечатывания убежищ и перемещения библиомантики исключительно во внешний мир представляли собой возврат в ту эпоху, когда здесь, в «Алом зале», собирались патриархи тогда ещё пяти родов. Марш ностальгировал по старым добрым временам, идеализируя их. Рашель казалось, что в зале ещё витает аромат сигар и вишнёвого ликёра и слышно тяжёлое старческое дыхание. Ей категорически не хотелось возврата ни того ни другого и, уж конечно, не хотелось видеть Марша во главе этого стола.

Это был её замок, её наследство, даже если само здание придерживалось на этот счёт другого мнения. Она была последней представительницей Трёх родов и хозяйкой «Алого зала». Она, и никто другой, принимала решения, определяющие судьбы мира библиомантики.

Из вестибюля по-прежнему раздавались глухие удары во входную дверь. Рашель обогнула стол и поднялась на четыре ступеньки в противоположном конце зала. В красной бархатной обивке стен находилась неприметная дверь. Девушка никогда не открывала её, но догадывалась, что именно за ней должен находиться механизм, о котором говорил Марш.

Она положила пальцы на бархат и закрыла глаза.

– Не делай этого, – предупредил замок. – Вне зависимости от того, есть ли у тебя на это право или нет, – это ошибка.

– Я знаю, – ответила Рашель. – Но я должна увидеть это хоть одним глазком.

Она толкнула дверь – раздался скрип старых петель, – почувствовала, что дверь немного подалась, чтобы затем широко распахнуться. Девушка отступила в сторону, позволяя ей открыться; во рту у неё пересохло, она оцепенела от любопытства.

За дверью находилась ниша, на полу которой лежала тёмно-красная подушка. На подушке покоилась одна-единственная книга в кожаном переплёте с золотым обрезом. Внутри ниши, напротив входа, висело зеркало в человеческий рост. Из него на Рашель смотрело её отражение, ещё более измождённое, чем на самом деле. Волосы и лицо – серые от пыли в зале, на щеке – кровоточащий порез, – вероятно, она поранилась, пролетая через окно. Она была измотана, и если Маршу удалось бы проникнуть в замок, в этом состоянии он, возможно, смог бы вынудить её отдать приказ о запечатывании убежищ.

Но до этого ещё не дошло. И она всё-таки была сильна, даже если сейчас и не выглядела таковой. Девушка снова вспомнила Файта, обещавшего ей место в Совете. Совета больше не существовало, и – во всяком случае для непосвящённых – сейчас именно она возглавляла Адамантову Академию.

Она медленно оглядела своё отражение, задержав взгляд на лице. Из её правого глаза выкатилась слеза.

Рашель заглянула глубже в нишу, чтобы как следует разглядеть её.

Слеза состояла из микроскопических букв.

Пока Рашель сомневалась в том, в своём ли она уме, буквы в зеркале скатились до уголка её рта. Сперва «Б», потом «Г», «Л», «М», «Ц».

Этим дело не ограничилось. Её отражение в зеркале вдруг рассыпалось облачком микроскопических букв, которые во мгновение ока вновь соединились, повторив очертания её тела. Рашель вскрикнула, споткнувшись, отступила на шаг, однако её отражение по-прежнему меняло очертания, металось в зеркале, словно пчелиный рой, лихорадочно пытающийся воспроизвести девичий силуэт.

И ещё одну странность заметила Рашель: позади неё в зеркале больше не отражалась тёмно-красная бархатная обивка стен. Вместо неё девушка увидела по ту сторону стекла небольшую белую комнату, пронизанную светом, размеры которой совершенно не соответствовали «Алому залу». Свет падал туда через скат наклонной стеклянной крыши. На стенах висели старинные картины.

Она неуверенно оглянулась через плечо – реальность за её спиной не изменилась: «Алый зал» с его янтарными канделябрами был на месте.

– Здравствуй, Рашель, – произнёс голос, звучавший из белой комнаты из-за спины её отражения. – Заходи.

Перепугавшись, Рашель отступила на три шага в направлении к «Алому залу».

– Не бойся, – продолжал незнакомый мужской голос из зеркала. – Если бы я хотел от тебя отделаться, здесь уже давно духу бы твоего не было.

Рашель расщепила страничное сердце из середины своей сердечной книги, но больше не отступала. Её отражение повторяло её движения. Теперь микроскопические буковки, из которых складывалось её изображение, были едва различимы. Запах пыли, царивший в «Алом зале», глухие удары, доносившиеся из вестибюля, – всё это казалось слегка приглушённым, как будто действительность вынесли за скобки, хотя реальный мир по-прежнему окружал её.

– Кто вы? – спросила девушка.

– Заходи, и мы поболтаем.

– Куда заходить – в зеркало?!

– Или из твоего мира в мой. Возможно, так тебе будет понятнее. На самом деле всё равно, как это назвать. Я нахожусь здесь, а ты – там, и если ты хочешь со мной поговорить, тебе придётся зайти ко мне.

Кто бы ни беседовал с ней из зеркала, он прятался за её отражением. На всякий случай Рашель ещё раз оглянулась в зал, но нет, она по-прежнему была одна.

– А почему бы вам не зайти ко мне?

– Вообще-то я уже внёс свою лепту в наше общение: я заговорил с тобой. Это твоя история, и если начистоту, мне нечего в ней делать.

Рашель вновь медленно приблизилась к нише, внимательно наблюдая за приближающимся отражением. Инстинктивно она изогнула шею, словно бы пытаясь заглянуть за него сбоку. Однако Рашель в зеркале повторила её движение, загораживая ей обзор.

– Что с механизмом? – спросила она.

– Его не существует, – ответил голос. – Книга, лежащая там, внизу, лишь театральный реквизит. Если бы ты попыталась что-то с ней учудить, я бы, возможно, допустил, чтобы случилось нечто непредвиденное. Но нельзя определять каждый поворот этой истории, всякий раз подбрасывая в неё соответствующую специальную книгу. – Раздалось звяканье, как будто кто-то поставил на стол фарфоровую чашку с чайной ложкой. – Если ты хочешь чего-то добиться, тебе придётся договариваться со мной. Не могу обещать, что помогу тебе, но в данный момент я – твой единственный шанс.