— Учитель ожидает вас, — сказал он и снова принялся протирать стекло, вставленное в деревянную раму.

Облаченный в серое одеяние Учитель сидел на кровати, скрестив ноги. Слово «Смерть» грозным напоминанием смотрело на меня со стены. Казалось, оно нависало прямо над головой Учителя, словно было готово низринуться на него в любой момент. Учитель сильно ослабел, его тело под одеянием казалось худым и невесомым, почти прозрачным.

Я поднесла сложенные руки к подбородку, почтительно приветствуя его.

— Ты покидаешь нас? — спросил он, знаком приглашая меня сесть на скамью.

— Да. Я уплываю на пароме завтра утром, — ответила я хрипловатым голосом. — Мне не хочется уезжать отсюда, но…

— Ты можешь вернуться, как только пожелаешь, — сказал Учитель с улыбкой. — В твоем возрасте я был очень непоседлив, только и мечтал, что о путешествиях.

Его улыбка исцеляла, и тревожная боль, бередившая душу, постепенно утихла. Я не смогла удержаться от ответной улыбки.

— Где есть встречи, там неминуемы и расставания. И за расставанием всегда следует встреча, — изрек Учитель.

— Я обязательно вернусь к вам! В следующий раз непременно привезу пирожных с кремом. В Шанхае есть прекрасный вегетарианский ресторан, он называется «Гундэлинь», там пекут вкусные пирожные для монахов.

Учитель одобрительно улыбнулся, оглядев меня:

— Ты выглядишь лучше, чем в день приезда.

— Мне хорошо спалось здесь. Почти ничего не снилось, а если и снились сны, то хорошие, — сказала я.

— Поведай мне о своих снах.

— О, я часто вижу одно и то же. Например, плыву по морю в поисках острова Путо, но никак не могу его отыскать. Лишь изредка на горизонте возникает мираж, а с небес доносится чей-то голос. Но мне не удается расслышать, что он говорит. Еще снится, что я маленькая девочка и пытаюсь перешагнуть через высокий порог. И еще два раза я видела сны о моих друзьях, которые остались в Нью-Йорке, — я на минуту умолкла, а потом добавила: — Но здесь я ни разу не видела страшных снов.

Учитель не произнес ни звука. Он, как и прежде, смеялся без улыбки и спал, бодрствуя. Тут вошел Хой Гуан, принес две чашки зеленого чая и тихо удалился.

Жестом предложив мне чаю, Учитель поднял свою чашку, держа ее за донышко обеими руками, слегка подул, отгоняя листья, плавающие на поверхности, и сделал глоток. Я последовала его примеру. Он был превосходным — монахи сами выращивали и обрабатывали его.

— Ты давно изучаешь английский язык? — неожиданно переменив тему, поинтересовался Учитель.

— Пять или шесть лет. Но еще не выучила.

— Для этого нужно терпение, — проговорил Учитель. — А подобающее поведение и самоусовершенствование требуют еще большего терпения. На это может уйти вся жизнь. Чтобы обрести духовную зрелость, нужно прожить долгую жизнь.

Я не сводила глаз со старца. Это чувство трудно описать словами, но я внезапно ощутила удивительную близость, можно сказать, единение с Учителем.

— У меня есть для тебя кое-что, — произнес он и показал на деревянный ларец под кроватью.

Я открыла его и увидела сутры. Учитель достал из ларца тоненький томик, озаглавленный «Заклинания великого милосердия», и подал мне:

— Прочти, когда будет время. Это поможет тебе обрести мудрость и покой.

Я благоговейно приняла подарок. Поступок старца очень тронул меня, но я, внезапно утратив дар речи, не нашла слов, чтобы выразить свою признательность.

— Когда-то давно, во время юношеских странствий, эту книжицу подарил мне один монах. И теперь я вручаю ее тебе. Да будет она во благо и в помощь!

Моему изумлению и благодарности не было предела: это был поистине бесценный дар.

Когда я встала и собралась уходить, Учитель повелительно ударил деревянным посохом о землю и громко, словно сутру, произнес:

— Улыбайся! Улыбайся!

Я сдержала выступившие было на глазах слезы и с трудом улыбнулась.

— Дитя мое, — сказал Учитель, — все тайны жизни сокрыты в улыбке. Ты еще так молода. Не будь слишком серьезной. Нужно улыбаться. А иногда и веселиться!

С этими словами Учитель помахал мне рукой на прощанье. Я низко поклонилась ему.

Хой Гуан проводил меня до выхода из храма. Стоя на поросшей лишайником тропинке за стенами монастыря, я сказала молодому монаху:

— Я буду скучать по тебе.

Он смущенно опустил голову и пнул правой ногой маленький камешек. И вновь я ощутила чистый, резковатый запах его тела, похожий на запах горящего полынного хвороста. Особый аромат юности и чистоты монаха.

Помолчав еще немного, Хой Гуан произнес:

— Берегите себя!

Я широко улыбнулась:

— Позаботься о Созерцателе первозданной природы. И смотри не засни во время медитации!

Он тоже улыбнулся:

— Да я чуть было не задремал сегодня во время утренних занятий.

— Почему? — со смехом спросила я.

— Вчера мне не спалось. Я встал в три утра, тихонько прокрался к телефонной будке у ворот монастыря и позвонил матери, — он слегка прикусил губу, лицо просияло. — Она решила, что ей это привиделось во сне! — он опять радостно улыбнулся своим приятным воспоминаниям о разговоре с матерью.

Внезапно подул ветер; с растущего поблизости клена стали облетать красные листья — один за другим. Ярко-алые листья кружились в осеннем воздухе — прекрасное, завораживающее зрелище!

Я махнула Хой Гуану рукой на прощанье, повернулась и пошла прочь, миновав высокую арку Храма благодатного дождя. Немного посидев на берегу моря, вернулась в гостиницу на ужин.

На следующий день рано утром я встала, умылась, позавтракала и перенесла чемоданы за стойку в холле гостиницы. Потом отправилась в Храм благодатного дождя, воскурила благовония и вознесла молитву перед несколькими статуями Будды.

В тот день на остров прибыло необычайно много туристов. Они сновали туда-сюда через каменный порог храма, как идущая на нерест рыба.

Шанхай. Осень.

Я снова дома, в Шанхае. Перво-наперво проверила, нет ли сообщений по голосовой или электронной почте. От Мудзу ни слова. Но теперь меня уже не так угнетало одиночество и безнадежность, как по возвращении из Нью-Йорка. Памятуя о наставлениях старца, даже находясь одна в комнате, я старалась улыбаться. В конце концов, мир не рухнет, если рядом со мной нет близкого человека.