– Вы же знаете этого дьявола, Амона Гета, – сказал он. – Он по-своему обаятелен. Он сможет очаровать даже вас. Но он просто психопат.

В последнее утро существования гетто – оно выпало на «шаббат», 13 марта, субботу – Амон Гет прибыл на плац Згоды в час, когда по календарю должен был начаться рассвет. Низкая облачная пелена размывала границу между ночью и днем. Он увидел, что люди из зондеркоманды уже на месте и стоят, переминаясь на мерзлой земле в небольшом скверике, покуривая и тихо пересмеиваясь, стараясь, чтобы их присутствие оставалось секретом для обитателей маленьких улочек за аптекой Панкевича. Улица была пустынна, в городе царило образцовое спокойствие. Остатки снега вдоль стен подплывали грязью. С достаточной уверенностью можно предположить, что сентиментальный Гет с отеческой гордостью поглядывал на этих молодых людей, в тесном товарищеском кругу ожидавших начала акции.

Амон сделал глоток коньяка, дожидаясь появления штурмбаннфюрера Вилли Хассе, человека средних лет, который должен был осуществлять не столько тактическое, сколько стратегическое руководство акцией. Сегодня предстояло покончить с гетто-А, занимавшим большую часть этого района к западу от площади, где размещались все работающие евреи (здоровые, полные надежд и самоуверенные) – вот его и предстояло вычистить.

Гетто-В, небольшой район в несколько кварталов в восточной части гетто, давал приют старикам и тем, кто был непригоден ни к какой работе. Ими займутся ближе к вечеру или завтра. С ними покончат в огромном лагере уничтожения коменданта Рудольфа Гесса в Аушвице.

Гетто-В позволит продемонстрировать честную и мужественную работу. Гетто-А представляет собой вызов их решимости.

Любой хотел бы быть сегодня на его месте, ибо сегодня – исторический день! Так думал Амон Гет.

Еврейский Краков насчитывает около семисот лет своей истории. И вот, сегодня к вечеру – или в крайнем случае завтра – эти семь столетий превратятся в прах, и Краков станет Judeafrei (свободен от евреев).

Любой мелкий чиновник из СС захочет сказать, что, мол, и он присутствовал при сем зрелище. Даже Анкельбах, Treuhandler на скобяной фабрике «Прогресс», числящийся отставником СС, натянул сегодня свою унтер-офицерскую форму и явился в гетто со своим взводом. Вне всякого сомнения, в числе участников имел право быть и Вилли Хассе со своим боевым опытом, один из разработчиков операции.

Амон страдал от привычной легкой головной боли и чувствовал себя утомленным от выматывающей бессонницы, отпустившей его лишь под самое утро. Но теперь, очутившись на месте действия, он ощутил неподдельное профессиональное вдохновение. Национал-социалистская партия щедро одарила бойцов СС – они могут идти в битву, не страшась физических опасностей, на их долю выпадет честь и слава, без тех неприятных осложнений, которые портят все дело возможностью получить пулю!

Сохранять психологическую устойчивость было делом непростым. У каждого офицера СС имелись друзья, которые покончили с собой. Документы СС, составленные для предотвращения этих несчастных случайностей, указывали, что следует твердо и неукоснительно отбросить мысль: мол, если у еврея в руках нет оружия, он лишен социального, политического или экономического влияния. На самом деле он вооружен до зубов! Лиши себя чувства жалости, обрети стойкость закаленной стали, потому что даже еврейский ребенок – это бомба замедленного действия, подложенная под твою культуру; еврейская женщина предрасположена к измене биологически, а еврейский мужчина – куда более опасный враг, чем можно ожидать от любого русского!

Амон Гет был тверд, как сталь. Он знал, что никогда не изменит себе, и мысль об этом наполняла его восторженной радостью, как марафонца, уверенного в своей победе. Он презирал уклончивость, с которой некоторые изнеженные офицеры разрешали действовать своим солдатам. Он чувствовал, что в определенном смысле это опасно разлагает их дух. Что ж: он, Гет, станет для них образцом, как в случае с Дианой Рейтер. Он чувствовал приближение эйфории – той, что весь день будет нести его на своих крыльях внутреннего удовлетворения и, подогретая алкоголем, достигнет предела, когда настанет час! И пусть нависла над головами низкая пелена облаков – он знал: сегодня один из его звездных дней, и, когда на склоне лет он будет окружен миром и покоем, молодежь с восторгом и изумлением будет расспрашивать его о днях, подобных этому.

Меньше чем в километре отсюда доктор X., врач больницы гетто, сидел в темноте среди своих последних пациентов; он был благодарен судьбе, что тут, на верхнем этаже больницы, они как-то отделены от объятых ужасом улиц внизу, имея дело лишь со своими болями и лихорадками.

Но все это была одна лишь иллюзия, ибо на улицах уже ни для кого не было тайной, что случилось в инфекционной больнице рядом с площадью. Взвод СС под командой обершарфюрера Альберта Хайара явился в больницу, чтобы положить конец ее существованию, и наткнулся на доктора Розалию Блау, которая, стоя между коек своих больных скарлатиной и туберкулезом, объявила, что их транспортировать нельзя. Детей с обычным простудным кашлем уже успели отослать по домам. Но больных скарлатиной опасно перемещать – и для них самих, и для общины; а туберкулезные больные настолько слабы, что не могут передвигаться самостоятельно.

Поскольку скарлатиной чаще всего болеют в подростковом возрасте, большей частью пациентов доктора Блау были девочки от двенадцати до шестнадцати лет. Вот на такую девочку с огромными глазами и указала доктор Блау Альберту Хайару, чтобы подтвердить свои слова.

Хайар же, действуя в соответствии с примером, который неделю назад ему подал Амон Гет, в ответ выстрелом разнес голову доктору Блау. Некоторые больные попытались встать со своих коек, другие продолжали бредить в жару – и все они были скошены шквалом автоматного огня.

Когда взвод Хайара покончил со своими обязанностями, по лестнице поднялась команда мужчин из гетто, чтобы разобраться с трупами, собрать окровавленное постельное белье и помыть стены.

Это отделение было расположено в помещении, которое до войны служило участком польской полиции. За время существования гетто все три его этажа были постоянно заполнены больными. Заведующим был уважаемый врач, доктор Б. Но когда утром 13 марта над гетто занимался тусклый рассвет, на попечении врачей Б. и X. оставалось всего четверо больных, все нетранспортабельные. Одним из них был молодой парень-рабочий со скоротечной чахоткой, другой – талантливый музыкант с пораженной почкой. Для доктора X. было важно уберечь их от паники при звуках очередей. В этой же палате находился мужчина, ослепший после инсульта, и старик с непроходимостью кишечника в предельной степени истощения.

Все врачи, включая доктора X., были медиками высочайшей квалификации. В скудной нищей больничке гетто они впервые в Польше провели научные исследования болезни Вейла, изучили возможности пересадки костного мозга и синдромы болезни Паркинсона.

Но этим утром доктор X. был погружен совсем в иные размышления – он думал о смерти.

Понимая, что самоубийства не избежать, X. должен был обеспечить необходимое количество цианида не только для себя. Яд понадобится и другим врачам. Мрачные события прошлого года поразили гетто подобно эндемии. Не избежал общей участи и доктор X. Он был молод и отличался несокрушимым здоровьем, но ход истории обретал зловещий характер.