Кристина предоставила нам короткую передышку, когда за окном уже совершенно стемнело, а настенные ходики показывали половину одиннадцатого. К тому моменту я успел прокапать в девочку два литра лекарств и физраствора, и она ненадолго затихла. Лишь тяжело дышала и изредка вскрикивала в глубоком, но неспокойном сне. Наверное, в этот момент ей грезились кошмары. О которых она совершенно не будет помнить, когда немного придет в себя,

Анжелика наделала бутербродов, заварила кофе в большом алюминиевом чайнике и накрыла маленький столик в спальне, где после короткого затишья опять начала метаться на кровати Кристина.

— Константин, ты ведь сегодня уже никуда не пойдешь? — попросил — не спросил, а именно попросил — кум. — Я позвоню на зону дежурному, предупрежу. Хорошо? Мы без тебя здесь не справимся.

Это уж точно. Если бы я надумал их бросить, то они уже через час загнулись бы вместе с Кристиной.

— Я останусь, — сказал я и кивнул на еще одну кровать, стоявшую у противоположной стены. — Поспокойнее станет, прилягу вот здесь. А вы отдыхайте. И ни о чем не волнуйтесь. Если нужна будет помощь, я разбужу.

— Конечно, конечно. Сразу буди. И… Костя, было бы очень здорово, если бы ты вообще пожил здесь несколько дней. Пока все немного не утрясется. Мы заплатим.

Я криво усмехнулся: нашел, мусорок, кому чего предлагать; да скажи спасибо, что я хотя бы не гнушаюсь пить кофе у тебя в доме.

— Насчет денег разговаривать больше не будем, — зло отчеканил я. — А насчет нескольких дней… Посмотрим, что будет завтра. Тогда и решим. Хотя все было решено уже сейчас. Я понимал, что если свалю завтра на зону, девочку придется отправлять в поселковую больницу. И неизвестно, что изобретут там местные живодеры. Вполне возможно, что от широты своей деревенской души быстренько спровадят Кристину прямиком в гроб.

Ближе к полуночи кум с сестрой разбрелись по своим спальням. Я же, привыкший на зоне ложиться под утро, обнаружил в углу комнаты пачку старых «толстых» журналов и, сдув с них лохмотья паутины и пыли, устроился в кресле.

В двух шагах выдувала пузыри и дергалась прочно привязанная к кровати Кристина. На тарелке черствели, дожидаясь, когда я их съем, несколько бутербродов. Большой трехлитровый чайник был наполовину наполнен остывшим кофе. Из-за тонкой стены, за которой спал кум, доносились оглушительные раскаты храпа.

«Неужели он не опасается, что мне сейчас может взбрести в голову безумная мысль воспользоваться моментом и пуститься в бега? — удивлялся я. — Попутно прикончив — он ведь уверен, что я уже имею опыт убийства, — его и сестру. Обнеся квартиру и захватив Джип „Гранд Чероки". Странно… Впрочем, на зоне говорят, что кум отличный психолог и с первого взгляда, чисто интуитивно определяет, от кого чего ждать. А от меня он не ждет никаких дурацких сюрпризов, потому как знает, что я не дурак. И умею управлять своими эмоциями. А если уж и решу соскочить, то не так, с бухты-барахты, а как следует подготовившись. Интересно, он предполагает такую возможность, что в ближайшее время я могу ломануться из зоны? Черт его разберет. На этой скуластой роже никогда ничего не написано. Но как бы хотелось, чтобы никто — даже проверенные зеки — раньше положенного времени не заподозрил меня в том, что я собрался делать из Ижмы ноги».

К утру я разобрал свежую постель на соседней кровати, разделся и устроился спать. Кристине было ни лучше, ни хуже. Все на одном уровне, и, дай Бог, чтобы так было все время ломки. Это совершенно естественно. За такое состояние можно почти не волноваться, только вовремя делать обезболивающие и сонники.

Вот я и не волновался. Натянул одеяло и тут же принялся смотреть очередной сон про зону, в котором мы с Блондином уже собрались было залезать под сплавной плот, но в последний момент обратили внимание на то, что вместо алюминиевых трубок для дыхания в слесарке нам нарезали куски арматуры. «Ништяк, — орал мне Блондин. — Коста, будем дышать через них». Но я никак не мог въехать в тему: как так можно дышать через куски арматуры. Она же не полая внутри. Потом откуда-то объявился Язык в женском сарафане и босоножках на высоченной платформе. Я тут же засомневался: «А может, он все-таки баба, и менты по ошибке отправили его к нам на зону. Надо бы проверить». Я сунул руку под сарафан. Действительно баба! Да к тому же не носит трусов! «Во братва обалдеет!» — обрадовался я и, жадно вцепившись в Языка, поволок его по направлению к бараку. Но он отчаянно упирался и голосил: «Нет, не надо! Я же перед тобой извинился! Ты уже выбил мне четыре зуба! Из-за этого я стал теперь женщиной!» Потом он начал уже приставать ко мне сам. Протянул к моему лицу руку и принялся нежно гладить меня по щеке. Странно, но мне это было очень приятно. У меня даже наступила эрекция…

Я открыл глаза. Рядом со мной на кровати сидела Анжелика и водила своими тонкими пальчиками по моей отросшей за сутки щетине. А эрекция действительно наступила.

Интере-е-есно. К чему бы подобные нежности? Я не удержался и хмыкнул.

Анжелика отдернула, руку так, будто ее шарахнуло током.

— Ой, Костя. Извини, я тебя разбудила. Я улыбнулся.

— Ничего. Можешь продолжать. Мне это нравится.

Буквально за доли секунды она густо покраснела. И тут же принялась оправдываться:

— Просто я здесь сижу уже полчаса. Толик ушел на работу, а я вот пришла и сижу. И смотрю на тебя. Как ты спишь. Такой хороший… И просто не удержалась. Захотелось дотронуться до тебя. Извини.

— Извиняю. И, пожалуйста, дотрагивайся дальше. Мне это нравится, — признался я. — Даже больше чем нравится.

Анжелика улыбнулась и отвела глаза. Но ее рука вновь коснулась моей щеки. Я чисто машинально отметил, что от нее пахнет хорошим дорогим мылом.

— Сколько там времени? — прошептал я.

— Половина десятого.

— У нас еще полтора часа до первой капельницы. Продолжай, Анжела. Мне это действительно очень приятно.

Я закрыл глаза и расслабился.

Ее пальчики с ухоженными ногтями, накрашенными перламутровым лаком, соскользнули с моей щеки, чуть коснулись плеча и переместилась на голую грудь — я лег спать в одних трусах. Щекотно. Приятно. Лишь бы не кончить раньше положенного срока.

— Тебе нравится? — дрогнувшим голосом спросила Анжелика.

— Очень. — Я протянул руку, сдвинул в сторону полу длинного шелкового халата и коснулся ее колена.

Теперь уже не одни только пальчики, чуть касающиеся кожи. Мне на живот легла ее легкая ладонь, обрисовала несколько кругов вокруг пупка.

— Какой у тебя пресс. Как у гимнаста.

Я промолчал. Какие, к дьяволу, прессы! Какие вообще могут быть сейчас разговоры!

Не убирая руки у меня с живота, Анжелика глухо вздохнула, и с этим вздохом, похоже, из нее вылетели все заботы о соблюдении условностей и приличий. А на их место сразу же заступили страсть и желание, и Анжелика, резко нагнувшись, принялась жадно целовать меня в грудь. Она просто набросилась на мою грудь, как путник, выбравшийся из раскаленной пустыни, набрасывается на водоем с чистой прохладной водой. И у нее были мягкие — очень мягкие, как дуновение летнего ветерка — волосы, пахнущие цветами и травами, которые старухи-шептуньи добавляют в приворотное зелье. Я убрал руку с ее колена и крепко обнял Анжелику за хрупкое плечико. И почувствовал, как оно мелко дрожит, будто от холода.