— Хорошо, — покорно кивнула девушка и тут же тихонько добавила: — Но правду-то не спрячешь… Подушечка.

— Какую правду?

— Правду о том, кто я.

— Уж точно не та, кем пытаешься назваться, — усмехнулся Швейцарец. — И не вздумай повторять это при Полине.

— Думаешь, Поля оскорбится за честь заведения? Ну, она может… хорошо, Подушечка, я — не дешёвая б…, я — дорогая, высокооплачиваемая шлюха. Устроит?

— Подходящая пара для…

— Нет!

Бьёт — значит, любит, вспомнил он, осторожно перехватывая маленькие кулачки. Любит. Любит. Любит.

— Ты не такой! — яростно шептала она. — Зачем наговариваешь? Ты хороший, ласковый… добрый.

Только вот детей непослушных мной отчего-то пугают, хотел пошутить Швейцарец, но вовремя сообразил — бесполезно! Она сейчас не поймёт, не воспримет никаких доводов, ведь по-настоящему любимому человеку женщина может простить почти всё, а иной раз даже и просто всё! Ему приходилось сталкиваться с этим, не один раз — но в те разы он был по другую сторону прицела.

— Маша…

— Размечталась, — всхлипнув, она вновь уткнулась носиком в его плечо. — Дура. Навыдумывала… как уедем отсюда далеко-далеко, на край земли, подальше от прошлого. И там начнём жить заново!

— Маш, — хрипло прошептал Швейцарец. — Малыш. Ну как бы это… если тут и впрямь кто кому не парa, так это я для тебя. Подумай — ты ведь у меня умная, знаю — какой из меня… муж? Стрелять умею, а в остальном… посмотри сама. И потом, кто возьмётся сказать, что со мной будет завтра.

— Я возьмусь, — Маша отодвинулась от него, глянула внимательно, словно и впрямь стараясь высмотреть отпечаток будущих событий. «И тень лежала на его челе», — моментально припомнилось Швейцарцу. Ну и глупости же.

Она всматривалась долго. Минуту, а то и больше, и лишь затем, слабо улыбнувшись, кивнула.

— С тобой всё будет хорошо, — уверенно сказала она. — Точно. Иначе и быть не может, ты ведь — лучший.

— Ты тоже.

— По этой самой, — Маша мотнула головой в угол кровати, — части?

— Нет. Просто лучшая. И, — с горячностью добавил он, — Малыш, поверь, пожалуйста: мне действительно жаль, что у нас не сложилось того, что могло сложиться!

Он попытался обнять её, но девушка вывернулась и, отодвинувшись, уселась по-турецки, смешно сдвинув брови — задумалась.

— Можно тебя попросить?

— Да, конечно.

— Если ты не врёшь и тебе в самом деле на крохотную, маленькую-малюсенькую капелюсечку жаль… жаль того, что не сложилось у нас… полюби её! Не меня — так её! Пусть хоть кто-то будет с тобой счастлив… и пусть будешь счастлив ты сам!

— Ты про ту девушку, что я привёл? — ошеломлённо переспросил Швейцарец.

— Конечно.

— Малыш… я, разумеется, позабочусь о ней, раз уж вытащил. Но… почему?

— Я же разговаривала с ней. Всё правильно — ей выпало куда больше моего… теперь и удача ей повинна улыбнуться пошире. Должна же быть на свете ну хоть какая-то справедливость?

— Да откуда она возьмётся, эта справедливость?! — почти выкрикнул он.

— Она должна быть, — убеждённо повторила Маша. — А иначе… как жить? Без надежды жить нельзя.

«Без надежды, без веры, без любви, — мысленно договорил Швейцарец. — Нельзя. Никак нельзя. А я живу. Пойти, что ли, застрелиться? Так ведь тоже нельзя».

Ядерный грибок висит-качается.

Под ногами плавится песок.

Жаль, что радиация кончается,

Я бы побалдел ещё часок.

Шемяка

Это было просто… обидно — ведь они почти дошли до скелета. Почти. Лес кончился, резко, словно боясь подходить вплотную к чёрным, с провалившимися крышами остовам бывших домов. Не город, но уже пригород, зелёное бешенство жизни осталось за спиной, а они входили в царство смерти, первый круг порождённого звездой Полынь ада. Подошвы сапог с хрустом ломали серую, жесткую, словно щетина, траву, однако шорох мелкого дождя глушил этот хруст, за два десятка метров уже ничего слышно не было, а за пятьдесят и подавно не различить. И потому двое клановцев, вывернувшихся из-за полуобвалившейся стены навстречу им, явно не готовились к роли комитета по встрече.

Они увидели друг друга одновременно — только Айсман и те, кто был рядом с ним, шли по чужой, враждебной земле, и свой был лишь тот, кто рядом. Клановцам потребовалось несколько лишних мгновений на то, чтобы уверенно идентифицировать в них чужаков — меньше секунды, но в скоротечном ближнем бою именно такие мелочи пудовой тяжестью ложатся на чашу весов, и стволы одних только начали подниматься, а другие уже коротко плюнули огнём и свинцом.

Когда они подошли, второй клановец был ещё жив. Впрочем, задерживаться на этом свете он вовсе не планировал: розовая пена вместе с кровью толчками выплескивалась из развороченной пулями груди в такт всё более редким всхрипам.

— Ни фига себе! — вырвалось у Айсмана. — Ну ты и дал…

Сергей был действительно крайне удивлён — он впервые лицезрел подобный эффект очереди «калаша»: два «обычных» входных отверстия и три дыры, в каждую из которых проходит кулак.

— Дал, — судя по тону, скуластый был ещё более не в духе, чем обычно. — Выпрыгнули, млин, как черти из омута. Пришлось, млин, потратиться… а не для людишек были эти пули.

Он шагнул вперёд, с ленцой, словно демонстрируя приём на учебном плацу, развернулся боком — под ботинком коротко хрустнуло, и клановец застыл, откинув голову назад и уставясь в низкое серое небо. Продолговатый цилиндр, который он всё же успел вытянуть из гнезда на поясе, выпал из безвольных пальцев и, тихонько звякнув, откатился вбок.

— Сигналка?

— Она самая, родимая, — Айсман начал было наклоняться, но почти сразу же раздумал. — Дёрни за верёвочку, вылетит жар-птичка… и её кто-нибудь да заметит… если этот кто-нибудь уже не расслышал пальбы.

«А как обидно-то получилось, — с досадой подумал он, — обидно и глупо. Причём, как обычно и бывает в таких вот случаях, жизненных коллизиях, как любит говорить Артемий Поспешай Медленно, — винить можно разве что себя. Расслабился. Решил, что раз прошли сквозь лес, всё уже, считай, позади, а в скелете риск нарваться минимальный, ибо, логически рассуждая, чего клановцы могли забыть в давным-давно вдоль и поперёк исхоженном скелете? Просто тоска берёт, до чего обидно, не злость, а именно тоска — почти ведь дошли, и на тебе!»

— Что вы стали, как два столба?

Это был ещё не визг — Анне удалось остаться в рамках своего любимого «командирского» голоса, но «на грани визга».

— Думаю, — не оглядываясь, бросил Шемяка.

— Думаешь?! Кой хрен думать?! Действовать надо! Прячем тела, и ходу!