Человек способен на самые невероятные подвиги в плане выносливости, но у организма есть защитные механизмы, чтобы не довести себя до полного истощения. Как правило, система перестает работать до того, как будет полностью физически разрушена. Главное действие, которое совершает тело для самосохранения, – оно просто отключается. Если вы балансируете на краю связности сознания – а двести девяносто восемь километров могут до этого довести, – то есть реальная угроза того, что вы переступите за этот край. Вот ты бежишь, и вдруг в следующую минуту скорая помощь уже везет тебя в больницу.

Я взбирался вверх в состоянии ступора и вдруг почувствовал особенную легкость, как будто тело и разум разделились. Я плыл вперед, едва ощущая себя. Я почти не чувствовал ног, только слегка уловимое покалывание в нижней части туловища, с подбородка свисала нитка слюны, которая противно болталась из стороны в сторону при каждом шаге. Скорость упала, я почти полз. Начался процесс полного разрушения, я разваливался на куски. И вдруг кто-то веселым звонким голосом прокричал: «Так держать, Тим-Дин!»

Голос принадлежал высунувшейся из фургона симпатичной молодой журналистке с телевидения. Из-за ее спины на меня была направлена камера.

– Выглядите отлично, – сказала она, – как вы себя чувствуете, хорошо?

Ручеек слюны все еще стекал с подбородка. Я подумал, понимает ли журналистка так называемый язык пещерных людей. Мы придумали его с детьми, когда я отжимался на полу в гостиной, а они оба сидели у меня на спине. Язык был очень простой: прохрипеть один раз – это «да», два раза – «нет».

Я прохрипел два раза.

– Простите? – не поняла она.

Это было слишком для языка пещерного человека. Я напрягся и смог произнести: «Пока держусь».

– О, отлично! – прощебетала она. – Пару слов для нас: как идут дела?

– Потихоньку, – задыхаясь, произнес я, – только не забудьте еще раз уточнить это через пару минут, все может резко измениться.

– Похоже, что в команде Дина все хорошо, – оживленно сказала она в камеру, – мы скоро вернемся к нему, не переключайтесь.

Когда камеру отключили, она спросила, могут ли они мне чем-то помочь.

– У вас есть возможность достать реактивный ранец? – раздраженно произнес я. – Было бы неплохо сейчас долететь до Санта-Крус.

Она посмотрела на меня недоумевающе, и они поехали дальше делать следующий репортаж.

Тяжело дыша и едва переставляя ноги, я вошел на следующий – уже предпоследний – эстафетный пункт. Он находился почти на самой вершине подъема.

– Где ваш сменщик? – спросил капитан этого пункта.

Не в силах поднять голову, я пробормотал: «У меня его нет».

С Александрией во время краткой передышки в плавбазе, 188-я миля (302,5 километра)

– Ого… вы, должно быть, Тим-Дин. Мы беспокоились, живы ли вы еще.

– Это спорный вопрос, – ответил я, задыхаясь.

– Да, это и есть команда Дина, Тим-Дин, – вмешался в разговор другой голос, в котором я узнал своего отца, – и у него все отлично. А теперь давай двигаться дальше, сынок.

– Мне нужен отдых.

– Наши люди – великие бегуны, – провозгласил он, не обращаясь ни к кому конкретно, – мы бегали целыми днями по горам Греции, охотясь на горных коз.

– Чепуха, мы выросли в Лос-Анджелесе, – напомнил я ему.

Александрия начала опрыскивать меня из брызгалки, а Николас при этом выпустил струю ледяной воды прямо мне в ухо. «Ах ты!» – крикнул я и стал гоняться за ним по комнате перевалочного пункта, к всеобщему восторгу окружающих.

К тому моменту, как я догнал сына и отнял у него брызгалку, я уже промок до нитки.

– Где Гайлорд? – спросил я Джули.

– Он в фургоне, прилег отдохнуть.

Из окна торчали его голые ступни, и я начал брызгать на них водой.

– Оставь меня в покое и продолжай бежать, – закричал он.

– Давай, Гайлорд, выходи оттуда, – скомандовал я, – ты бежишь со мной.

В мое ухо тоже выстрелила струя воды. Я повернулся и увидел Александрию и Николаса, они стояли рядом и хихикали.

– Кому-нибудь нужна парочка дополнительных участников команды? – обратился я к толпе. – Обычно они хорошо себя ведут.

– Па-ап! – возмутилась Александрия и начала снова брызгать мне в ухо водой.

– Тебе пора, Карно, – рявкнул Гайлорд из окна плавбазы.

«Господи, – подумал я, выходя из перевалочного пункта, – что должен сделать человек, чтобы его хоть немного уважали?» И продолжил маршрут.

До конца дистанции оставались одиннадцать километров, и рядом со мной снова притормозил фургон с телевидения. Журналистка засыпала меня вопросами, высунувшись в боковую дверь: про тренировки, про диету, про мотивацию.

– Для меня большая честь – сыграть важную роль для семьи Либби Вуд и помочь им, – ответил я, – это одна из тех вещей, которые помогают мне бежать.

– Вы чувствуете свое унижение? – спросила журналистка.

– Я чувствую что?

– Свое унижение.

– Простите, одну секунду, – сказал я, наклонив голову набок, чтобы вытряхнуть из уха воду после детской атаки с брызгалками. – Так-то лучше. О чем вы спрашивали?

Она снова посмотрела на меня недоумевающим взглядом.

– Вы чувствуете в ступнях жжение?

– О да, они ужасно болят, но не так сильно, как икры и бедра. Так как насчет реактивного ранца?

– По вам и не скажешь, что он вам нужен. Вы не против, если мы немного вас поснимаем, пока вы бежите?

– А вы можете снимать мои ноги и не показывать лица? Я не хочу, чтобы во мне узнавали болвана, который решил уморить себя пробежкой.

Они сняли меня со всех возможных ракурсов. По моим оценкам, эта съемка должна сэкономить коронеру[67] массу времени. Затем журналистка задала мне последний вопрос.

– Итак, Тим-Дин, как вы это делаете?

– Ну-у-у… – начал размышлять я, – первые сто шестьдесят километров я бегу ногами, следующие сто пятьдесят – умом, а последнюю часть, я думаю, сердцем.

– Вот это было здорово! – сказала она оператору. – Увидимся на финише.

И они быстро укатили вперед по шоссе.

Десятки участников стали меня догонять и обгонять на узкой дороге, ведущей к Санта-Крус. Это были самые разные люди: молодые и пожилые, опытные бегуны и новички. Некоторые из них знали, что я бегу уже второй день подряд, и всячески подбадривали меня, пробегая мимо. Иногда какой-нибудь крутой лихач ракетой проносился рядом на невероятной скорости, успевая только кивнуть на ходу. Сто шестьдесят километров назад я бы попробовал догнать его, но сейчас, после семи марафонов подряд без остановки, мое эго скукожилось. Тот факт, что кто-то меня постоянно обгонял, уже не оказывал ни малейшего деморализующего влияния.