Писарро знал, что должен был бы чувствовать себя счастливым – у него были жена, дочь, двое сыновей, унаследовавшие дикую индейскую отвагу и благородную испанскую кровь. Но там, далеко, за океаном, он все же оставил часть себя, там тоже был сын и та, другая женщина. В его памяти она оставалась молодой цветущей девушкой, с полевыми цветами в волосах, нежной белой кожей, мягким голосом и покладистым характером. Прекрасная Хасинта! Теперь уже, наверное, такая же старуха, как он сам, зато его сын, о котором она ему писала всего однажды, уже стал настоящим мужчиной. Скорее всего, он даже сделал его дедом.

Писарро решил не упоминать их в своем завещании. Он с грустью понимал, что им все равно ничего бы не досталось. Единственное, что он мог для них сделать – доказать свою неизменную любовь и преданность, несмотря на десятилетия разлуки, несмотря на брак с индианкой. Он нашел способ это сделать.

Вчера Франсиско вызвал слугу, обученного грамоте, и, подолгу думая над фразами, продиктовал ему письмо Хасинте.

Закончив с письмом, старик вызвал к себе своего самого доверенного человека, многие годы бывшего его личным телохранителем, и долго говорил с ним, плотно закрыв тяжелые двери своего кабинета. Затем медленно прошел в противоположный конец комнаты, и ключом, до того висевшим у него на шее, открыл ящик дубового секретера. Талисман должен будет принести им счастье. Пусть для него это уже невозможно. Слишком много грехов обременяют его душу... Но он расплатится за все сполна. Вопрос только в том, как скоро... Уже давно все твердили ему о заговоре и удивлялись его беспечности. Но от судьбы не уйдешь. Куда ему бежать? Да и зачем?

Спрятав под одеждой небольшую шкатулку, его человек поклонился и быстро вышел из комнаты. Писарро проводил его взглядом. Падший Ангел… Так все его называют между собой в последние годы. Бывший священник, отрекшийся от сана, теперь – холодный, но преданный убийца. Телохранитель. Ангел-Хранитель…

Писарро горько усмехнулся своим мыслям. Все сделано. Сейчас они – все трое его посланцев – должны уже быть в пути. Падший ангел-хранитель оставил того, кого так долго берег... Хватит.

В дверь тихо постучали. Погруженный в свои мысли, Франсиско вздрогнул от неожиданности, откашлялся и недовольно спросил:

– Ну, что еще?

Индианка робко зашла в комнату и остановилась у двери, прижавшись к стене и не поднимая глаз.

– Они приехали. Спешиваются у дверей. Мне выйти к ним или ты обойдешься без меня?

– Я сам. Иди-иди,– испытывая привычное чувство вины, Франсиско махнул рукой на жену. Она выскользнула в узкую щель приоткрытой двери, словно тень. Франсиско заметил, как она исхудала в последнее время – тоска грызла ее изнутри. Зря он тогда поддался страсти и увез ее из родных мест. Но она была сестрой Атауальпы, и без этого брака многое было бы невозможным. К тому же, она была такой жизнерадостной, такой непосредственной! Любопытство завело ее слишком далеко. Она стала носить имя Инес Уайльяс Ньюста: фамилию Уайльяс испанцы присваивали членам королевской фамилии Инков. «Ньюста» означало «принцесса крови»…

Франсиско ждал приезда гостей. Но он также чуял приближение смерти, как хороший конь ощущает незримое присутствие врага. Она тут. Она скоро будет совсем рядом, и все решится в один миг. Как и все в его жизни – стремительной и полной неожиданностей.

В своем привычном черном одеянии с красным рыцарским крестом на груди он вышел в залу. Гостей было немного – человек двадцать – старые солдаты, прошедшие с ним все походы конкисты. Они столько пережили вместе, что сегодня им будет, что вспомнить…

Писарро сидел среди пирующих соратников и, наблюдая, как постепенно они хмелеют, думал о том, как мало, в сущности, изменилось. Губернатор… Предводитель... Все тот же свинопас.

Праздник был в самом разгаре, когда в дом ворвалась группа из двадцати одетых в доспехи приверженцев Альмагро. Большая часть гостей Писарро, не ожидавших нападения, погибла сразу же, у праздничного стола.

Последнее, что увидел уже мутнеющим взором Франсиско, было лицо Диего – такое же живое, яростное и – господи, как это возможно – такое же молодое, как когда-то, как будто не было этих лет, этих потерь, этой ссоры и этой жуткой, каждую ночь мучающей его казни…

Искалеченные тела Писарро и его сторонников были захоронены в поспешно вырытых могилах, в то время как молодого сына Диего де Альмагро, только что объявленного новым губернатором и главнокомандующим, с почестями вели по улицам города. На его лице были странно перемешаны чувства торжества и досады. Дворец старика перевернули вверх дном, но талисман как в воду канул… А по бокам дороги шептались жители города, и шепот этот обгонял процессию: «Новый правитель – не настоящий. У него нет Уаки».

Самолет несколько часов летел над океаном, затем, если верить карте на мониторе, начал снижение над Америкой. Сэнди открыла глаза, почувствовав легкое головокружение от перепада давления. За окном сквозь редкие рваные облака виднелась зеленая земля, изрытая горными хребтами. Эквадор... Она прильнула к стеклу, не до конца уверенная, что проснулась. Пейзаж внизу так сильно отличался от того, с которым она прощалась в начале полета. Деревья покрывали склоны плотным ковром, с гор, как снежная лавина, спускались строения, стоявшие так плотно друг к другу, что сверху казалось, будто они сливаются в единое целое.

На мониторе высветилось местное время. Семь утра. Ни Артур, ни Лео с Николь еще не проснулись, и Сэнди, разглядывая пригороды Кито, улыбнулась своему отражению на стекле. В салон тихо вошел стюард и сообщил, что через четверть часа ожидается посадка.

Чем ниже самолет спускался над городом, тем явственнее проступали его черты на фоне белоснежной вершины вулкана Пичинча. Большинство домов были построены из светлого камня, два цвета преобладали в пейзаже за окном – зеленый и светло-серый. Серые облака, легкий утренний туман, стены домов – на зеленом полотне долины. Чтобы сжечь топливо, пилот заложил над городом широкую дугу, как будто специально, чтобы дать возможность пассажирам получше подготовиться к встрече с Эквадором и, наконец, мягко посадил самолет.

На улице было по-утреннему свежо, но, конечно, значительно теплее, чем в промозглом осеннем Амстердаме. Воздух был непривычен – он казался как будто менее густым, чем обычно, приходилось дышать глубже, чтобы легкие набрали достаточно кислорода. Город стоял в облаках – на расстоянии его очертания становились расплывчатыми и призрачными, как будто он возникал из небытия и, чуть помедлив, снова растворялся в дымке.

Вот как, наверное, чувствуют себя небожители, – подумала Сэнди. И каково же было сажать самолет в эту облачную пелену посреди острых горных вершин? Она представила себя на месте пилота, который видит лишь обрывки посадочной полосы и направляет самолет по спасительным сигнальным огонькам в клочьях облаков.