Гандин оглядел двор с очевидным неудовольствием, приветствовал легким кивком Хета, а затем вернулся к носилкам и о чем-то пошептался с Илин. Хет неторопливо поднялся на ноги, стряхнул пыль со штанов и поплелся им навстречу.

Рот Илин был недовольно сжат. «Спорю, Гандин возражает», — подумал Хет. И сказал почти шепотом:

— Долго тут не торчать, рот держать на замке. — Илин говорила, что возьмет носильщиков из дома Риатена, но рисковать не стоило.

— Да, — шепнула Илин Хранителю, — пошли.

— Надеюсь, ты хорошо все продумала, — буркнул Гандин, направляясь к калитке палисадника Раду.

— К твоей-то помощи я прибегаю в последний раз, — прошептала Илин, когда тот оказался вне слышимости.

— Все время ругаетесь или только начали? — спросил Хет.

Его интересовало, что беспокоит Гандина: то ли дело в присутствии Хета, то ли другие Хранители чинят препятствия Илин, так сказать, по привычке.

Она все еще кипела, но, понизив голос, ответила:

— Да. Я знаю, что на свою Силу полагаться не могу, но все же вот в таких делах у меня есть кое-какой опыт. Я поймала шпиона Роуванли при дворе Электора всего два месяца назад. Не понимаю, почему они… А, наплевать…

Гандин был уже в вымощенном камнем палисаднике. Он попросил у мрачного привратника разрешения войти, сделав при этом нетерпеливый жест. Привратник увидел за спиной Гандина носилки и тут же исчез за занавешенной дверью.

Гандин ждал, настороженно осматривая дом; его ружье висело за спиной. У Хета вдруг зачесалось где-то между лопаток, будто кто-то сверлил его глазами. Он не понимал, откуда пришло это ощущение готовящейся засады. Ведь вся эта возня с переодеванием должна была только скрыть от Раду тот факт, что Риатен охотится за его редкостями. Никто не ожидал от пугливого прорицателя, привыкшего иметь дело с полоумными патрицианками, попытки нападения.

Штора на дверях откинулась, показался необыкновенно важный слуга в коричневом халате и украшенной бронзовой цепочкой шапочке. В знак приветствия он широко распахнул занавес, приглашая войти. Илин выскочила из паланкина так быстро, что носильщики чуть было не уронили его. Она перекинула шлейф своей мантии через руку и пересекла двор. Следовавший за ней Хет любовался открывшимся перед его глазами зрелищем.

В обычных условиях Илин ходила широкой уверенной походкой, будто все время готовилась преодолевать препятствия. Сейчас же она не то что семенила, но умудрялась создать впечатление, будто движется без малейших усилий, будто даже не знает, что ходьба требует какой-то специальной затраты сил. Хет подумал: как это Илин удалось внушить ему, будто она очень неумелая лгунья?

Небольшой вестибюль освещался лишь огарками свечей, плавающими в мелких серебряных сосудах, в которые было налито благовонное масло — по одному сосуду с двух сторон круглого маленького бассейна в центре вестибюля. Вероятно, подобное зрелище должно было убедить знатных клиентов, привыкших, что в богатых домах воду не экономят, в богатстве и в высоком общественном положении предсказателя будущего. Тусклый свет мало что освещал, а дым оставлял копоть на стенах, на которых мозаикой была выложена вполне приличная имитация древних узоров. Хет вдруг обнаружил, что он старается задержать дыхание и не вдыхать удушливый запах благовоний, приносимых сквозняком из внутренних покоев дома. Это был не легкий аромат драгоценного сандала, пропитывающий воздух в доме Риатена, а сладкий обессиливающий запах, в котором ясно ощущалась какая-то резкая кислая нота.

Внушительный слуга отвесил Илин глубокий поклон, выпрямился и отметил присутствие Хета лишь тем, что мышцы его лица еще больше окаменели. Впрочем, его лицо и без того привыкло к каменной неподвижности. Но и лицо Илин тоже носило привычную непроницаемую маску патрицианской надменности, а потому слуга не осмелился задать ей ни единого вопроса.

Они прошли по короткому лестничному пролету, миновав дверь, скрытую тяжелым пыльным занавесом, и попали в большую комнату с высоким потолком. Хет остановился, едва переступив порог. Что-то невидимое двигалось и дышало в этой комнате, что-то, заставившее короткие волосы на затылке Хета подняться дыбом.

Комната казалась пустой. Стена, состоящая из высоких арок, говорила, что эта комната выходит во внутренний дворик, но арки были надежно защищены от проникновения воздуха снаружи циновками и темными портьерами, а сама комната освещалась сотнями маленьких свечей, установленных в нишах, в висячих горшках и других сосудах. Их пламя Металось от ветерка, создаваемого полудюжиной опахал с часовым заводом, непрерывно вращавшихся над головой. Эти опахала с трудом разгоняли густой, насыщенный благовониями воздух. Пол украшала мозаика, но глаз останавливался лишь на отдельных ярких пятнах, так как остальное скрывалось под коврами и подушками.

Ощущение какого-то движения под потолком приковало взор Хета к тем темным участкам застойной атмосферы, что притаились где-то между опахалами. Когда его глаза привыкли к освещению, он увидел, что это не тени, а нечто задрапированное в темную материю и подвешенное к самой высокой потолочной арке. Драпировка вдруг заколыхалась, будто кто-то скрытый под ее складками пытался выбраться наружу.

Илин, которая остановилась рядом с Хетом, проследила за его взглядом и теперь тоже наблюдала за этим шевелящимся непонятным существом.

— Что это? — шепнула она.

Стоявший рядом Гандин половчее перехватил полированный приклад ружья.

— Это всего лишь оракул, о достойнейшая, — произнес важный слуга, заставив всех троих вздрогнуть. Хет начисто позабыл о нем. — Он заперт в клетке и не может вам навредить. Будьте же спокойны. — Слуга поклонился и, попятившись, скрылся в двери, почти незаметной для глаз.

Илин повелительным жестом приказала Гандину ждать в прихожей, он поморщился и вышел так же неохотно, как это сделал бы любой телохранитель. Единственным предметом меблировки был низкий стол из белого алебастра, края которого украшал орнамент из зеленых и синих полированных камней. Илин села на такой же стул, аккуратно расправив шлейф своей мантии.

Хет сел на пол, хотя никто его не приглашал, и постарался не обращать внимания на крадущиеся движения оракула в его клетке под потолком. Эта комната что-то смутно напоминала Хету, что-то вызывающее беспокойство, только он никак не мог вспомнить, что именно. Медленные движения опахал рождали шевеление теней в углах, он замечал слабые колебания занавесей на окнах и на дверях; все это действовало на нервы, и Хету начинало казаться, что вся комната наполнена какими-то загадочными существами.

А потом занавес на дверях дрогнул уже по-настоящему, сдвинулся вбок, открыв высокую худую фигуру, одетую в простую серую одежду без всяких золотых украшений, фальшивых драгоценностей и шелков ярких расцветок. Кожа человека была бледна, будто он никогда не бывал на солнце, а глаза над традиционной чадрой поражали своим темным цветом. Он низко поклонился.

— Достойнейшая, я к твоим услугам. Что тебе угодно? — Ничто во внешности Раду не говорило об актерстве, но у него был ровный мелодичный голос человека, привыкшего угождать привычкам и запросам сильных мира сего.