Я призвал великого бога Пана. Он поправлял набедренную повязку, которую откровенно и впечатляюще перекосило.

— Извини, не могу остаться, — ухмыльнулся он. — Только что звонила лесная нимфа, сечешь?

В конце концов я отыскал домик, ведомый странным покалыванием в пальцах[143] и GPS. Реальность взяла отпуск — творила какие-то непотребства с законами физики. От входной двери пахло пряниками, а в саду я заметил множество разноцветных грибов, и во всех были крошечные дверцы и окошечки.

Я подергал дверную ручку, сделанную из шоколада, и не смог ее повернуть.

— Даже в волшебной стране должны быть свои законы, — сказал Гилберт Честертон, к чему он же мог бы добавить: «И она тоже не застрахована от дрянных мастеров». Я протиснулся внутрь, наступив на невнимательного эльфа. С пряничной двери посыпались крошки, и мои ноги неприятно прилипли к зефирному полу.

Здесь все было как в обычном пряничном домике: древняя старуха, кухонная мебель, пара гоблинов, лапающих белку, — за исключением дорогого телевизора с плоским экраном и подключенными платными каналами.

— Уверены, что вы настоящая ведьма? — с подозрением спросил я.

Она протянула мне сертификат с надписью «Член Королевского колледжа ведьм и хиромантов».

— Невероятно, — сказал я.

— Да, — ответила она, — даже сказочные существа знают, что хиромантия — это… — Она замолчала. — Эй, ты! — крикнула она в окно. — Убирайся, или я натравлю на тебя собак. Опять этот Терри Пратчетт, — объяснила она, — вечно тут шныряет.

Двое очень толстых детей развалились на икеевском диване, уминая пончики размером с мою голову.

— Меня беспокоит вес Гензеля и Гретель, — сказала старуха.

— Много физической нагрузки, сбалансированный рацион… — начал я.

— Нет, доктор, вы не понимаете, — перебила ведьма. — Мне нужно получше их откормить. Посмотрите на них — чахнут на глазах.

Гензель громко рыгнул в знак согласия.

— Чем вы их кормите? — спросил я.

— Только самым лучшим, — сказала она. — Домашнее, натуральное, все дела.

Я поднял с пола коробку от «Хэппи Мил» из «Макдоналдса».

— А это что такое?

Она смутилась:

— Устанавливали новую плиту, поэтому пришлось заказать еду.

Традиционную духовку, как я заметил, заменили на огромную печь.

Время пришло, доктор, да-да. В каждой истории есть сила предков, и я понял, что делать.

— Шикарная плита, — сказал я. — Покажите мне, как она работает.

Гордая своим домом, ведьма наклонилась подкрутить ручки. Я втолкнул ее внутрь и, отдавая должное группе Spinal Tap, увеличил разогрев до одиннадцати[144].

Разведите ведьме костер — и она согреется на день, бросьте ее в огонь — и она согреется на всю оставшуюся жизнь.

«Нам даже не понадобится прибегать к Ливерпульской стратегии по уходу за смертельно больными», — подумал я.

— Ты нас не ценишь, — пожаловался он, сидя на краю стола и болтая ножками в воздухе. — Ни одной благодарности, только жалобы на зависимость, стоимость, побочные эффекты. «Когда великий Цезарь увидал, что Брут кинжал занес, неблагодарность сильнее рук предателей сразила его совсем, и разорвалось сердце великое…»[145] Подумай об этом, — продолжал он. — Мы удобны, нас легко транспортировать, никто лучше нас не пригоден для использования в домашних условиях. Наше качество можно контролировать, стандартизировать и регулировать; нас можно гибко и надежно дозировать; мы удивительно подходим для тестирования в двойных слепых рандомизированных контролируемых исследованиях. Мы — сложная наука, t-критерий Стьюдента, критический уровень значимости, хи-квадрат. Мы — лучшие представители доказательной медицины, мы не имеем никакого отношения к этому непонятному целостному дерьму.

— При условии, что результаты испытаний будут опубликованы, даже если результаты будут отрицательными, — сказал я.

— Конечно, — сказал он.

— И доступны для рецензируемых журналов, — сказал я.

— Само собой разумеется, — сказал он, — что мы же следим за Ричардом Смитом и Беном Голдакром[146] в «Твиттере», правда?

— Вы должны признать, — сказал я, — что ваш послужной список несколько сомнителен.

— С этим не поспоришь, — пожал он плечами. — Статистики — шлюхи. За деньги они докажут что угодно. Фармацевтические компании — жадные кровососы, капиталистические свиньи, которые первыми встанут к стенке, когда грянет революция.

Но именно это заставляет мир вращаться, чувак.

— Увы, жадность — это хорошо, — сказал он. — Прибыль — это мотиватор, двигатель новаций. Если бы папа римский или мать Тереза управляли фармацевтической компанией, они разработали бы новые продукты? Я маленький, но не низкопробный.

— А витамины, гомеопатические пилюли и цветочные снадобья? — спросил я.

— Да-да, куча дерьма, я знаю, — сказал он. — Но у каждого есть родственники, за которых он не испытывает гордости.

Он выпрямился.

— Мы известны с древних времен, — он опустил маленькую головку, и на мгновение его голос показался далеким и тяжелым от тоски и безнадеги. — На протяжении веков нас с человечеством связывали узы брака. Мы с вами в одной ложке, и когда последний человек испустит последний вздох под безразличным небом, мы тоже умрем. Зачем мы вам так нужны? Перефразируя Толстого, самое сильное из всех лекарств — время и терпение; но у людей нет терпения.

— Сейчас я тебя съем, — сказал я.

— Et tu, Bruté?[147] — печально спросил он. — Тогда пади, Сиалис.

Примечание: вам придется погуглить, что такое «Сиалис»…

— А, дети ночи…

— Ага, как же прекрасно поют, вот это их яди-дай-яди-дай, — сказал я, отсаживаясь подальше. Не из-за беспокойства о моей личной безопасности (семейный врач никогда не должен демонстрировать, что ему страшно), но когда твой рацион состоит из свежей крови, у тебя воняет изо рта. — Я занятой человек, граф, оставьте драму.